Было бы очень обидно, если бы в новелле «Ревун» любители сенсаций увидели только лишь намек на существование в глубинах океана неизвестных науке монстров, а защитники Несси — прямое подтверждение того, что в водах озера Лох-Несс водятся плезиозавры. «Ревун» — это об одиночестве, о страшном человеческом одиночестве, о желании принять за друга даже мертвый камень, даже бездушный красно-белый огонь, даже бессмысленный крик в ночи; и еще — о предательстве. «Всегда кто-нибудь любит сильнее, чем любят его. И наступает час, когда тебе хочется уничтожить то, что ты любишь, чтобы оно тебя больше не мучило». Жутко и горько. Но что здесь фантастического?
Я намеренно сдираю фантастические оболочки рассказов: пусть это неприятная процедура, зачастую противоположная авторскому замыслу, но ведь, так хочется добраться до сути. Если мы увидим, что «Паломничество на Землю» Роберта Шекли о том же, о чем «Божественная комедия» Данте: о невозможности земной любви и о сужающихся кругах предательства — то это сравнение ничуть не умалит великое произведение гениального итальянца, но зато позволит включить рассказ американского фантаста в круг мировой литературы высшего качества.
Не следует истолковывать мои слова в том смысле, что великая литература — всегда о невозможности земной любви, или о несчастной любви, или о неразделенной (хотя Андре Моруа и писал, что «о благополучной семейной жизни можно сделать только плохой роман»). Но она всегда — о любви. Разумеется, и в хорошей фантастической прозе любовь — один из важнейших движущих мотивов. Борис Пастернак редко писал о фантастике, но уж если упоминал в своей прозе слово «будущее», то — в самую точку. В «Охранной грамоте» читаем: «…уже и одна заметность настоящего есть будущее, будущее же человека есть любовь».
Разве «Хроноклазм» Джона Уиндема посвящен путешествиям во времени? Или он рассказывает о гениальном изобретении — «исторической машине»? Вовсе нет! Будь так, нам было бы чрезвычайно скучно читать такое сочинение. Но в том-то и дело, что этот рассказ, вопреки своему названию, отнюдь не о временных парадоксах, а о светлой и грустной любви Джеральда Ляттери и Октавии. И повесть Айзека Азимова «Уродливый мальчуган» совсем не о том, как из далекого прошлого был извлечен мальчик-неандерталец и помещен в современную научную лабораторию. Это произведение — тоже о любви, о любви женщины к безобразному и несчастному детенышу, о спасении души человеческой, заключенной в уродливом и нескладном тельце. Не было бы этого сильного чувства, дарящего свой свет и нам, читателям, стали бы мы возвращаться к рассказу Азимова (одному из лучших у этого знаменитого писателя) снова и снова?
В рассказе Клиффорда Саймака «Спокойной ночи, мистер Джеймс» действует пуудли — «самое кровожадное и злобное существо, обнаруженное в Галактике». Любопытно, что до конца рассказа мы так и не узнаем, на что оно похоже, как выглядит, какой ведет образ жизни. Несколько штрихов — размножается почкованием, мыслит, владеет телепатией — не побуждают нас создать в воображении облик этого существа. Более того, прочитав рассказ, мы ловим себя на мысли, что пуудли — явно не главный герой произведения и даже не главный объект изображения. Лишись рассказ инопланетного чудища, мы этого и не заметили бы. Ибо главное содержание новеллы — люди, причем не лучшие образцы рода человеческого. Сначала в некой бесчеловечной лаборатории создают двойника — живого человека, чтобы он выполнил определенное опасное задание, потом эта «человекокопия» лишает жизни своего прототипа, а затем бездушные творцы отнимают жизнь и у нее тоже: человек-марионетка, сыграв свою роль, уничтожается за ненадобностью. Бездушие порождает новое бездушие, и так, возможно, без конца. Так неужто какой-то пуудли — самое кровожадное и злобное существо в Галактике?..
Выше я говорил о том, как фантастический антураж, реалии иного мира используются в качестве увеличительного стекла. Это вообще можно считать одним из главных правил той реалистической литературы, которая в арсенале своих приемов держит фантастику, условность, гротеск, преувеличение. Герои рассказа Кэтрин Маклин «Необыкновенное жертвоприношение» вполне могли бы действовать и на Земле — достаточно взять тот же отряд, скажем так, этнографов с тем же фанатиком-миссионером, отправить подальше в джунгли и подбросить им некое экзотическое племя, никогда прежде не встречавшее белых людей. Однако странная биология аборигенов иной планеты, причудливая экологическая обстановка чужого мира обладает усиливающим эффектом: в гиперболическом зеркале фантастики не только отчетливо видна деструктивная сила религиозного фанатизма, но еще и вырастает до всеобъемлющего символа очень важная мысль — иной уклад жизни, иная культура, иная система ценностей требуют изначального уважения и понимания, иначе контакт разных миров невозможен, иначе разум теряет право на разумность.
Во многих произведениях фантастической прозы таким зеркалом служит будущее. Наше будущее. Будущее нашей цивилизации и различных ее институтов. Так, например, сквозь призму школы XXII века в рассказе А. Азимова «Как им было весело» можно увидеть школу нынешнюю, принадлежащую веку двадцатому. А своеобразный «отражающий слой» (к которому подмешана большая толика сатиры), установленный остроумным Лео Сцилардом в XXI веке, позволяет увидеть в гротескном виде современную науку. По мысли автора — одного из крупных физиков нашего столетия, — добиться регресса науки очень просто: «Учредите фонд с ежегодным взносом пожертвований в тридцать миллионов долларов. Предложите субсидии ученым, занимающимся научными исследованиями и испытывающим недостаток в средствах… Организуйте десять комитетов и в каждый включите двенадцать ученых для рассмотрения… заявок. Вытащите из лабораторий самых способных ученых и сделайте их членами комитетов. А лучших из лучших в своих отраслях поставьте председателями комитетов с ежегодным окладом в пятьдесят тысяч долларов. Учредите также десять премий размером в сто тысяч долларов за лучший научный труд года. Вот и все». Действительно, все. Примеры бюрократизации науки и превращения ее в собственную противоположность нам хорошо знакомы и сегодня. Это тоже, увы, никакая не фантастика.
Один из лучших рассказов сборника — «Честность — лучшая политика» Джона Гордона. Здесь в качестве приема выбрана своеобразная инверсия: хотя расстановка сил на первый взгляд донельзя простая — одинокий голый землянин противостоит целому отряду злобных «омарообразных» пришельцев, — тем не менее мы сразу понимаем, что в чужаках воплощены худшие человеческие черты: чванливость, презрение к нижестоящим, агрессивность, мелкая страстишка к попиранию слабых и преклонению перед силой. Отражая недостойные свойства человеческой натуры в пришельцах, автор терпеливо внушает читателям: будьте лучше, добрее, честнее, терпимее — и одновременно рисует некий пример, достойный подражания, — стойкого и изобретательного Эда Магрудера, сохранившего в неравной борьбе человеческое достоинство.
