– Так уж и не дарил, – сказал он. – У тебя папа – Сенатор, он, наверное, тебе такие дорогущие подарки делает.
– Он покупает их в магазинах. А ты потратил два месяца своей единственной жизни на то, чтобы меня порадовать. Неужели ты думаешь, я не способна это оценить?
Я видела папу, сразу после того, как его избрали на третий срок Сенаторства, но его радость была ничто по сравнению с восторгом Мишутки.
– Значит ты довольна?
– Ещё как! – Подтвердила я. – Привет!
– Здравствуй, – с некоторым удивлением отозвался мальчик.
– Это я не тебе! – Отмахнулась я и поглядела на ящичек.
– Его включить нужно, – сказал Мишутка.
– Раньше не мог сказать?
От тона моего голоса мальчик сделал шаг назад.
Я нажала единственную кнопку, которая была на механизме и повторила:
– Привет!
Прибор зашипел и голосом моего соседа по комнате сообщил:
– Я мыслю, следовательно существую.
Конечно, чей ещё голос кроме своего Мишель мог записать в качестве шаблона.
– Декарт? – Уточнила я.
– Он самый, – отозвался прибор.
– Я забил сюда много баз данных по философии и всяким… таким… умным наукам, – объяснил мальчик.
– А по политологии?
– Не знаю. Я не запомнил. Там много всего было.
– А я-то никогда не верила, что робот может быть умнее человека.
– Почему?
Я даже не сразу поняла, кто это сказал – у них были абсолютно идентичные голоса.
– Ты вложил в мозги этой машинки слишком много такого, в чём сам не разбираешься.
– Но ведь вложил же.
– Чтобы записать информацию на твёрдый диск много мозгов не нужно.
Вот дёрнул меня чёрт за язык! Только что Мишутка был на седьмом небе от счастья – и вот уже сидит, будто в воду опущенный.
– А вообще-то ты молодец, – попыталась я разрядить обстановку. – Философия – очень полезная наука. Как сказал Диоген, она позволяет быть готовым ко всякому повороту судьбы.
– "Философия даёт готовность ко всякому повороту судьбы", – педантично поправила меня коробочка голосом Мишеля. – Только для меня Диоген – не авторитет.
– Это почему же? – Заинтересовалась я.
– Он был циником. В самом плохом смысле этого слова.
– Не вижу в этом ничего плохого.
– У вас прорехи в образовании, молодой человек. Или в воспитании.
– Я – молодая леди, если уж на то пошло.
– Тем более. Когда Диоген увидел прихорашивающуюся старушку, то сказал: "Если для живых – ты опоздала, если для мертвых – поторопись".
– У него было чувство юмора, – возразила я.
– А ещё он прилюдно занимался рукоблудием, – тоном заядлого ябеды поведал робот, – и при этом сожалел, что чувство голода нельзя успокоить поглаживанием себя по животу.
Я медленно подняла глаза на Мишеля. Тот сам был в шоке.
– Я не знаю, что он такого говорит! – Начал сбивчиво оправдываться мальчик. – Там ещё базы данных со всякими историческими фактами… И это…
– Это! – Перекривляла я его, сделала интригующую паузу и объявила. – В общем, громадное спасибо, Мишутка. Это на самом деле чудесный подарок! Такого ни в одном учебнике не прочитаешь. Теперь у меня хоть есть, с кем в свободное время можно поболтать. – И не глядя на его засветившееся лицо, продолжила. – А теперь давай позавтракаем и сходим прогуляться, у меня есть к тебе одно дело.
– Ага, я сейчас!
На кухне кипела обычная работа: тётя Анфиса чародействовала над кастрюлями, старшие девчонки в полном составе чистили овощи. Стараясь особенно не попадаться никому на глаза, мы наскоро перекусили и через четверть часа были готовы к прогулке.
– Что-нибудь нужно брать с собой? – Спрашивал Мишутка.
– Нет.
– А что за дело?
– Ничего особенного, не беспокойся. Мы могли бы поболтать прямо тут, в доме, но очень уж хорошая погода, не хочется сидеть дома.
Мы прошли по узенькой улочке, свернули в сторону и вскоре очутились за пределами Жардэнроз. До сих пор затрудняюсь разобраться в нём с точки зрения административно-территориального деления. Город – слишком громко, деревня – тоже не подходит. Ладно, пусть будет посёлком. Не совсем точно уверена в значении этого слова, но мне кажется, что это нечто среднее между городом и деревней.
– Мишутка, как тут можно в Меганет выйти?
– Тебе очень надо?
Я кивнула.
– Это дорого.
– Что – дорого?
– В Сеть выходить.
– Неважно, – отмахнулась я.
Мальчик задумался.
– У одного моего друга папка работает в городском управлении. Можно с ним договориться.
– С кем, – уточнила я, – с другом или с его папкой?
– С ними обоими.
– Сегодня после обеда это сделаешь?
– Хорошо.
– А если я вдруг решу к тебе в гости поехать, у тебя там есть возможность выйти в Меганет?
– У нас в школе компьютер стоит в кабинете у директора, только я не знаю, есть там выход в Сеть или нет.
– И всё?
– Ещё у папы на работе… наверное…
– Негусто.
– Ага.
Мишель был огорчён куда больше моего, по крайней мере, мне так показалось.
– А зачем тебе в Сеть выходить? – Спросил он, наконец.
– Жить, получая информацию от соседей по обеденному столу – это для меня уже слишком. Навряд ли так можно узнать что-нибудь стоящее.
– Ты что, без новостей совсем не можешь жить?
– Я не представляю, что сейчас с папой, – тихо ответила я. – Мне проще, я тут спряталась и живу себе потихоньку, а каково ему?
– Это правда, что он в тюрьме?
– Правда. Он отправил меня сюда – я даже ничего понять не успела. И сейчас не понимаю, почему именно сюда, а не куда-нибудь ещё.
– А ты уверена, что он никогда не встречался с дядей Томасом и тот не дал ему наш адрес?
– Уверена. У моего папы совсем другой круг общения. Ты даже представить не можешь, что это значит – быть Сенатором Земли.
Мы замолчали и долго сидели, думая каждый о своём. Иногда молчание говорит больше, чем любые слова. Мне почему-то показалось, что за эти несколько минут мы стали ближе, чем за два прошедших дня, настолько, насколько близки могут быть два человека, не знавшие ничего друг о друге ещё сутки назад. И дело было не в том, что мне во что бы то ни стало нужно было поплакаться кому-нибудь в жилетку, а рядом никого, кроме Мишутки не было, я подсознательно ощущала, что Мишель – очень хороший.
Его приятель жил недалеко, на соседней от нашей улицы, и оказался высоким веснушчатым парнем, похожим на кролика, передние верхние зубы у него чуть выдавались вперёд.
Мы познакомились. Причём Мишутка так официально представил нас друг другу, что под конец мы не выдержали и дружно фыркнули. Мишель смотрел на нас так напряжённо и выразительно, что я поняла, о чём он думает: решает, обидеться на нас или рассмеяться вместе с нами.
