Между тем в окружающей природе творилось нечто странное. Мало того, что во многих местах каменистый грунт покрылся глубокими трещинами и просел, как это бывает во время землетрясений, мало того, что добрая половина тех, кто стал свидетелем разрушительных действий «дырокола», навсегда исчезла из этого мира, так вдобавок еще заметно померк свет неба, хотя это никак не было связано с приближением ночи.
Горизонты помутнели и как будто приблизились. Все достаточно удаленные предметы окутались тусклым, дрожащим сиянием. Лошади вели себя так, словно почуяли приближение стаи волков. У людей сбивалось с ритма сердце, закладывало уши, гудело в голове. ' Особенно неважно ощущал себя Хавр, весьма восприимчивый ко всему, что касалось взаимодействия пространства и времени — Так, наверное, чувствует себя паук, в тенета которого угодил разъяренный шершень, — пробормотал он, стараясь побороть навалившуюся слабость.
Немного отдышавшись, Хавр уже собрался было наброситься на Окша с новыми упреками, но тот опередил его, вполне мирным тоном заявив:
— Ты уж прости меня… Я, кажется, чуть-чуть погорячился. Обидно было вновь упустить Карглака. Хотя вполне возможно, что я все же достал его. Впрочем, мы и так неплохо поработали. Сколько максаров отправились нынче на тот свет? Пять или шесть?
— Скорее всего четверо, — угрюмо ответил Хавр. — Но если ты и впредь будешь так щедро тратить на максаров заряды своего оружия, то от этого мира вскоре останется одна шелуха.
— А что нам мешает найти для себя новый мир? — беспечно произнес Окш.
— Во-первых, это не так уж и просто. Во-вторых, кто может поручиться, что, нагадив в этом мире, ты в другом поведешь себя как-то иначе? Возьми, к примеру, ту же Эштру. Облик ее меняется, а сущность остается прежней. Она не может избавиться даже от своего смрада.
— Просто ты предвзято относишься к ней. Обычная зависть человека к максару… Кстати, а где она?
— Вон у тебя за спиной. — Хавр кивком указал в сторону того самого холма, на вершине которого еще недавно гарцевал Окш. — Все в нашу сторону поглядывает… Хоть и одним глазком…
Чтобы хоть как-то разрядить тягостное впечатление, оставшееся после сражения, которое должно было стать решающим, но в конечном итоге не решило абсолютно ничего, предложено было закатить небольшую пирушку.
Эта идея пришла в голову Окшу, но ее поддержал и Хавр. Эштра хоть и приняла предложение, однако покидать палатку, в которой после поединка с Карглаком пребывала безвылазно, наотрез отказалась.
Хавр по этому поводу высказался так:
— Давненько я ведьмам визитов не наносил. Да деваться, как видно, некуда… И на погосте бывают гости. Кстати, моя сестра тоже считалась ведьмой, да еще такой, что твоя Эштра ей в подметки не годилась… Жаль, что все свои способности она обращала во вред людям.
— Вот было бы славно, если бы ты уродился в сестру, — сказал Окш не без иронии. — Мы бы тогда всех врагов шутя одолели.
— Копаться в чужих душах не по мне. Меня привлекали совсем другие вещи. То, что ты делаешь с помощью своего оружия, я совершал одним лишь усилием воли. Мне ничего не стоило перебросить крепостную башню из одного времени в другое.
— Теперь ты не можешь перебросить и пушинку… — в голосе Окша проскользнуло сожаление.
— Сам виноват. Зарвался. Слава небесам, что меня лишили только этого дара, а не самой жизни, — признался Хавр. — И поскольку эта распроклятая жизнь до сих пор дорога мне, позволь сегодня вновь одолжить у тебя клинок.
— Ты собираешься явиться на пир при оружии? — удивился Окш.
— То же самое я посоветовал бы сделать и тебе. И вовсе не потому, что я не доверяю Эштре. Нам нельзя оставлять свое оружие без присмотра. Пока мы будем бражничать, кто-то из врагов может позариться на него. Сам знаешь, на какие коварные уловки способны максары.
— Это ты уже чересчур, — снисходительно улыбнулся Окш. — Сейчас максарам не до уловок. Наверное, прячутся по дальним замкам… Если хочешь, можешь взять с собой клинок. А я такую тяжесть зря таскать не собираюсь, — он покосился на упрятанный в чехол «дырокол».
— Мне кажется, твое хваленое чувство опасности уснуло.
— Оно не уснуло. Оно молчит. Хорошая собака попусту не лает.
— Околевшая — тоже, — буркнул Хавр, но Окш не обратил на эти слова никакого внимания.
Нельзя сказать, чтобы хозяйка при виде гостей пришла в восторг, однако угощение, как и обещала, выставила богатое — и где только успела столько всего раздобыть!
Хотя раны Эштры успели зажить, а вытекший глаз прикрывала белая бархатная лента, выглядела она довольно жутковато. Ее напускная моложавость словно слиняла — рот ввалился, кожа приобрела цвет и структуру пергамента, волосы сбились в колтун, по всему лицу вылезли черные бородавки, а единственный глаз, еще совсем недавно горевший, как изумруд, сейчас цветом напоминал навозную жижу.
Когда Эштра стала разливать по кубкам вино, Хавр невольно обратил внимание, что между пальцев и под ногтями у нее так и осталась засохшая кровь. «Сучка, которая крысу задавит, и та свои когти потом облизывает», — с неодобрением подумал он.
Прежде чем выпить, Окш заботливо поинтересовался:
— Ты же собиралась привести свое тело в порядок? Поблизости есть несколько замков, где ты смогла бы найти все необходимое для этого.
— Не к спеху, — пробурчала Эштра. — Все равно нынешний облик меня уже не устраивает. Надо придумать что-нибудь новенькое. А в голову, как нарочно, ничего не лезет.
— Надеюсь, ты шутишь? — удивился Окш. — Зачем тебе менять облик? Конечно, он изрядно пострадал в схватке. Но достаточно будет просто подправить его.
— Пойми, мне опротивело жить в образе вертихвостки, по которой ты тайно млел когда-то, — поморщилась Эштра. — Это то же самое, что каждый день носить карнавальную маску. Причем всегда одну и ту же.
— Выходит, мое мнение тебя не интересует? — нахмурился Окш.
— При чем здесь твое мнение? Тебе нужен союзник, а не подруга. Будет даже лучше, если я придам себе внешность мужчины-воина.
— А если я уже успел привязаться к этому облику? — упорствовал Окш.
— Это заблуждение, свойственное мужчинам. Черт в ангельском образе вам дороже, чем ангел, утративший внешнее великолепие… Впрочем, это беда поправимая. Когда ты пройдешь все стадии перевоплощения и превратишься в настоящего максара, такое понятие, как привязанность, перестанет для тебя существовать.
— Это будет означать, что ты окончательно выздоровел от болезни под названием «человечность», — подал голос Хавр.
Эштра зыркнула на него своим мутным глазом, и язык Хавра сразу окостенел. Окш, даже и не догадывающийся, какая беда постигла его сотрапезника, поднес кубок с вином к губам.
