– Как быстро ты бегаешь, зверуха, – пробормотал профессор, не открывая глаз. На ощупь достал бутылку водки, поставил рядом.
А крыса уже нашла еле заметный отогнутый уголок облицовочного блока прессованного стекловолокна. Принюхалась и потянулась внутрь, изгибаясь и вытягиваясь, словно мохнатый червяк. Ребра пружинисто втянулись, бока сплющились, а задние лапки, растопырившись, словно хвост-ласты тюленя, толкали коготками круговыми движениями. Передние же плотно прижаты к бокам и посекундно слегка сгибаются, помогая телу скользить в крошечной расщелине.
– Ух ты, как ползаешь-то, оказывается! – удивился профессор. Вдали грохнула крышка ящика. Он на мгновение приоткрыл глаза, ощутив удивительное расщепление. И сознание рывком переместилось в человечью голову, словно вдруг подпрыгнул. Но это Маха закончила первый ящик и, поднатужившись, загрузила в тележку внушительный мешок.
Контроль над крысой ослаб, но не пропал, он ощущал ее на ощупь, можно сказать. Но вот она вылезла в какую-то относительно свободную дыру и недоуменно закрутилась, не понимая, что делать дальше. Разом хлынули крысиные мыслеобразы-ощущения-страхи в стиле «а что я тут делаю, а не пора ли отсюда смотаться».
Оп, он снова ее мысленно схватил. И начал передавать образ Дарьи. Представил, какие у нее глаза, волосы, тело… Крыса внимала с интересом, но явно недоумевая.
– Черт, да как же тебе сказать… Неужели придется постоянно сопровождать-обшаривать. – Представил Дарью с точки зрения от самого пола. Крыса начала вроде понимать, но опять нечетко… Ясного образа добиться не удавалось. И вдруг все встало на места, тайник памяти открыл… вкус Дарьи! Он как-то очень хорошо совместился с запаховым зрением крысы, и тут крыса наконец ясно все поняла.
Видимо, напряжение для зверька оказалось еще посильнее, чем для человека. Она тяжело задышала, облизывая внезапно пересохший нос. Он не торопил. Но теперь знал – найдет. Для начала показал мысленно – сороковой этаж, откуда начинать поиск.
Крыса мысленно пискнула что-то эквивалентное «ни хрена себе!», но, как вышколенный исполнитель, рванулась вверх. Вдоль кабелей, труб коммуникаций и отопления. Где-то через подсобные помещения, где-то просачиваясь в едва заметные щели за плинтусами. Остановилась полакать из лужицы влагу. Славутич попробовал убрать внимание – получилось! Крыса неслась в заданном направлении, словно собиралась поставить рекорд забега по пеленгу на пересеченной местности.
Но вот вдруг остановилась, закрутилась на месте, словно пытаясь поймать свой хвост. По нервам стегнуло страхом. Славутич даже приоткрыл глаза, чтобы понять, откуда он исходит. Надвинулось темное ощущение, что вот только что превысил скорость и сбил урну на тротуаре, не вписавшись в поворот. А из подворотни коротко гукнула сирена, и оттуда вальяжно, не спеша, выходят матерые гибэдэдэшники. А он суетится и не помнит, куда сунул права… Картина наложилась, и из двух щелей синхронно вышли две крысы. На мордах написана властность и брезгливая державность. Вроде как: «Что это такое появилось», – Славутич в полной мере ощутил, что такое отсутствие статуса у Лариски. Но внутри поднялось возмущение. Да как смеют! Какие-то ничтожные крысюки! Волна эмпатии хлынула через ведомую крысу и накрыла патрульных. Разом возникла ассоциация, что гибэдэдэшники вдруг обнаружили за рулем «мерса» солидного генерала милиции, при всех регалиях. Спеси разом поубавилось, осталось только чувство собственной правоты, но и оно через пару секунд растаяло в «а стоит ли связываться?».
Местные крысы явно собирались ретироваться, но Славутич прянул вперед сознанием и вновь ощутил всех крыс, как перчатку на пальцах. Он не понял, зачем ему это нужно, тем не менее Лариска мигом сориентировалась. И начала передавать задание по поиску Дарьи! Перед профессором, словно серые цветки, раскрылись памяти крысюков, и выборочная память его помойной крысы быстро считала устройство многоэтажной конторы, восприняла метки, повороты, комнаты, и вот в памяти одного патрульного проскользнул знакомый запах, четко указавший нужное направление. И крысы помчались в ту сторону.
Большая темная комната, под потолком висит забранный в решетку фонарь. Окон нет, дверей не видно. Вдоль сплошной металлической стены ряды кроватей, привинченных к полу. Почти все аккуратно застелены и даже запакованы в пленку, только одна смята, и как раз от нее идет нужный запах. Все это Лариска близоруко видит, высунувшись в щель у потолка. Дальше по стене стоит вентилятор, и отрезает, втягивает запахи дальней половины комнаты. Очень неудобно – крыса не видит дальше, но, судя по мягким шагам, у дальней стены кто-то есть. Ага, а от щели вниз идет грубовато заштукатуренный угол. Эта стена не металлическая, а бетонная. Штукатурка же терпимые ступеньки для ловких крысиных коготков. Лариска спускается удостовериться. Да, это определенно ноги Дарьи. Похоже, у нее забрали гражданскую одежду и выдали клетчатую желто-оранжевую форму. Штаны валялись под кроватью, а Дарья… в рубашке робы, как в коротком платьице, исполняет плавные упражнения, что-то из китайского цигуна.
– Так, Лариска, я не вижу, где там камера висит, но определенно под нее попадать не стоит. И шуметь не стоит. Где бы ей оставить записку… Ага, ты чуешь овсяную кашу с тушенкой и хлеб. Отлично. Наша подруга решила перед обедом позаниматься. Воспользуемся.
Крыса споро влезла по деревянной ножке на кровать. Одна из застеленных служила пленнице кухонным столом. Стоит в сторонке, ее почти не захватывает камера, никто не любит, когда пялятся во время еды. Блестящий глазок отчетливо теперь виден – телеглаз наверху почти под потолком, движется плавно, как у эстонского хамелеона. Главное, движение равномерно и целеустремленно – это хорошо. Охранники, видимо, полностью полагаются на автоматику, сориентированную на выделение нового. У живого оператора уже голова давно закружилась бы от этих покачиваний. Ага, камера отвернулась, давай, крыска, быстренько на поднос ей и подбросим сложенную бумажку. Ах, немного уголок замусолился. Не обращай внимания. Хорошо, уже читает.
«Это Я. Предложи им тебя отпустить. Убеди их, что ты мне очень нужна. В доказательство дам, если надо, какую-нибудь зверюшку, чтоб слушалась. Это я ими управляю и через них вижу и слышу. Эту бумажку уничтожь».
Морщится, смотрит на камеру. Оглядывается. Так, Лариска, твой выход. Шаркая коготками и сцепив лапки за спиной, из-под кровати появляется крыса. Говорит громкое «пи, пи, пи» – кивает.
Дарья неуверенно улыбается. Бормочет вполголоса:
– Да, профессор, красноречие у вас сейчас на уровне замены ругани в телешоу. Может быть, напишете мне что-нибудь ручкой на бумажке?
