продолжаться, что никто не может предсказать, когда он прекратится.
Единственное, что нужно было сделать, это направить всю нашу энергию на поиск средств контроля действия Ювенума, и я вызвал Монтросса и других, которые все стали моложе на десять-пятнадцать лет. Я объяснил свои опасения и необходимость найти какие-то средства для проверки или контроля действия нашего открытия.
В течение нескольких дней эффекты лечения, казалось, прекратились сами по себе, и никаких заметных физических изменений не произошло. Затем, как по волшебству, процесс омоложения возобновился, и через несколько дней Берк и Редфилд стали едва ли старше юношей. Джонсон был простым парнем, в то время как Э. и я, которые были последними, кто проходил курс лечения, и которые приняли гораздо меньше, чем другие, чувствовали и выглядели как восемнадцатилетние юноша и девушка. Берк и Редфилд были вне себя. У них были важные дела, и их отсутствие в офисах уже вызывало беспокойство. Казалось, все смотрели на меня в поисках выхода из своих трудностей, и, безрезультатно, я пытался заставить их понять, что именно они были теми, кто настаивал, когда я предупреждал, и что, более того, я продемонстрировал свою веру в контроль лечения.
Понимая, что никто не узнает банкира или торговца, я предложил им пойти в свои офисы, привести в порядок свои дела, а затем удалиться в свои квартиры, пока у меня не будет возможности продолжить дальнейшие испытания формул, разработанных Монтроссом и мной…"
"Мы все растеряны. Ничто из того, что мы смогли сделать, не останавливает действие Ювенума. Э. и я настолько изменились, что, когда вчера мы пошли в ее офис, чтобы забрать кое-что, что она хотела, ее экономка не узнала нас. Мы все были обязаны покупать одежду для молодых людей. А Берку и Редфилду хуже, чем всем остальным. То ли они получали большее количество Ювенума, чем другие, то ли, как я подозреваю, они тайно лечили себя повторно, то ли Ювенум действует быстрее на пожилых людей, я не знаю. Но вчера, когда после неоднократных звонков по телефону я не получил ответа и отправился к ним домой, я почувствовал, что, должно быть, схожу с ума. Берк превратился в неуклюжего двенадцатилетнего мальчишку, а Редфилд был неузнаваем в пятнадцатилетнем парне. Оба были в бешенстве, оба умоляли меня раздобыть для них подходящую одежду, и оба были неописуемо жалкими объектами для взгляда – простые дети с мозгами, интеллектом, знаниями, мыслями взрослых, опытных мужчин.
Единственным хорошим событием того дня был мой брак с Э. Мы оба чувствовали, что если будем ждать дольше, то ни один священник не женит нас, боясь, что мы несовершеннолетние, но наше счастье, как мы опасаемся, будет недолгим. Теперь мы все знаем, что должно произойти. Мы все знаем, что людская помощь нас не спасет, если не произойдет чуда. Наша агония почти невыносима. Бедная омоложенная собака, которую Монтросс, бедняга, пожертвовал во имя науки, преподала нам наглядный урок, донесла до нас ужасные последствия попытки вмешаться в план Создателя. Существо теперь выглядело как беззубый, слепой щенок, в то время как попугай – неоперившийся, с хриплым голосом и почти голый. Сталкивались ли когда-нибудь люди с подобной судьбой? Если верить свидетельствам наших чувств, мы постепенно, но слишком быстро становимся моложе. Через короткое время, Бог знает когда, мы будем кричать как беспомощные младенцы! Берк и Редфилд уже ковыляют, опираясь на стулья и бормоча непонятные слова. Тайно ночью Э. и мне удалось похитить их из их комнат и привести сюда. Тогда им было по восемь лет. И с помощью угроз, аргументов и их собственным страхом перед неизвестностью мне удалось собрать всех остальных вместе здесь, в моей лаборатории. Всех, кого я упомянул, но Монтросс, Джонсон и еще двое пропали без вести. Что с ними стало, мы не знаем. Возможно, они совершили самоубийство, возможно, они сошли с ума, возможно, они безумно бросились куда глаза глядят, пытаясь избежать неумолимой судьбы, стоящей перед ними…"
"Какой ужас! Я чувствую, что должен сойти с ума. Если бы не Э. я бы покончил с собой. Теперь я знаю, что стало с Монтроссом, Джонсоном и другими. Я нашел записку от Монтросса, в которой говорилось, что они с Джонсоном договорились провести экстремальный тест, предпринять смелые усилия, чтобы предотвратить ужасную судьбу, на которую мы были обречены, попытаться остановить проклятый Ювенум, приняв более сильную дозу, в надежде на шанс, что, как некоторые яды, одно лечение компенсировало бы другое. Я слишком хорошо знаю, что произошло. Это невероятно! Вещь немыслимая, но это правда! Собака два дня назад была слабым щенком, вчера это было слепое, новорожденное, крошечное существо, сегодня оно исчезло! Попугай стал птенцом, вчера в его клетке появилось круглое белое яйцо. Сегодня клетка пуста. Природа обратила жизнь назад! С невероятной скоростью мы и вся жизнь, подвергшиеся ужасному воздействию Ювенумом, движемся назад. Вне всякого сомнения, Монтросс и другие уже исчезли, уже вернулись в эмбриональное состояние, даже к неизвестному, неразгаданному таинственному источнику, из которого исходит вся жизнь. Из всех десяти мы с женой остаемся разумными человеческими существами. Берк и Редфилд – булькающие, воркующие, беспомощные младенцы, чьи потребности занимают все наше время. И мое сердце разрывается каждый раз, когда я смотрю на свою дорогую жену. Она больше не женщина, больше не подающая надежды девушка. Она – тонкий прообраз женственности, возможно, двенадцати лет от роду, но все еще обладает всеми своими женскими инстинктами, всеми своими знаниями в области медицины, всеми мыслями, стремлениями, амбициями, которые были у нее, когда, казалось бы, много веков назад, мы впервые обсуждали вопрос вечной молодости.
Но она мужественно, безропотно перенесла испытание, через которое мы проходим. Она никогда не винила меня, она такая же терпеливая, улыбчивая и жизнерадостная, как обычно, хотя и знает, что осталось всего несколько дней, прежде чем она тоже станет беспомощным младенцем.
И самый кошмар всего этого, самая ужасная деталь всего этого дела заключается в том, что даже в последнюю минуту, несмотря на то, что они кричат, плачут и пускают слюни, как обычные младенцы, Берк, Редфилд и другие обладают интеллектом, мозгами, ощущениями своих зрелых лет. Я понимаю это, и я дрожу от ужаса при виде этого, потому что душевная мука отпечатана на их детских лицах.
Я едва могу заставить себя писать. Редфилд, Берк и другие ушли. Вчера они были здесь, крошечные, краснолицые, беззубые, новорожденные младенцы, а сегодня от их присутствия не осталось и следа. И моя жена! Пока я пишу, та, кто была моей любимой
