...К стоянке подъехали вечером. После того, как Мокша представил Русалке всех присутствующих, с радостью уселись ужинать. И Дарька, и дружинники с Микишкой изо всех сил старались не смущать Лельку любопытными взглядами, но глаза сами собой норовили вытаращиться на невиданное чудо. Не мудрено, живая русалка, в двух шагах, избранницей одного из них... Мокша улучив момент, подмигнул Эрзе, кивнул головой на Извека с Лелькой и с гордостью показал большой палец, мол, так-то, знай наших, настоящую русалку, для своего невестой везем. Эрзя пожал плечами, как о само собой разумеющемся, однако, глаза таращил не меньше всех. Тем временем, Дарька пошушукалась с Ревякой и, дабы отвлечь внимание от смущенной девчушки, запела. Подождав конца зачина, Ревяк подхватил песню вторым голосом и все, внимая им, затаили дыхание. Старая кощуна выходила на диво душевно, сопровождаемая потрескиванием костра и криками ночных птиц. Русалка давно не слышавшая людских песен замерла, с широко раскрытыми глазами, губы вторили словам припева, по щекам пролегли две мокрые дорожки. Сотник, не сводивший с нее восхищенного взгляда, внезапно изменился в лице. В голове искрой промелькнула догадка. Вспомнился подарок рыжеволосого незнакомца, что встретился на берегу моря. Припомнил и сказ о выполнении желания. Украдкой, не заметил бы кто, дрожащей рукой содрал с пояса кошель, кое-как распустил шнурок... Неужели его счастье - всего лишь волшебство, смятенно подумал он. Неужели достаточно было воспользоваться подарком рыжеволосого?! Нащупав пальцами бусину, с замирающим сердцем повернул руку и... облегченно вздохнул: жемчужина белела молочным боком. Тут же бросив ее обратно, спешно вернул кошель на пояс. Заметив на себе взгляды друзей, дождался конца кощуны и, как ни в чем ни бывало, заговорил: - Есть доброе дело, гои! Надо бы в края Микишки съездить, да недельку другую по тамошним лесам пошастать. Токмо ватажку стоит собрать поболе. Сотни две-три. - Что за дело? - оживился Эрзя. - Башки кому-нибудь посшибать, али леших из берлог выкуривать? Ежели леших, то я не поеду. Пущай Рахта с Сухматом управляются. - Не леших, - рассмеялся Сотник. - Лешие, чай, из наших будут, а с нашими у нас мир, да лад. Там же нечисть развелась, что чужими богами разведена. С каждым днем плодится все боле, благо с одного края ее болота держат, с другого заставы с кудесниками да чародеями. Но, чую, скоро наружу попрут, а тогда по всей нашей земле расползутся. Надобно нам добраться до тех дыр, откуда они прут, добраться да перекрыть им путь дорожку. А там уж и повывесть всю их братию. Проводники у нас есть. Микишка с Дарькой кивнули, а Мокша почесал чуб и хлопнул себя по колену. - Гоже! Однако, прежде, в Киев воротиться надо. Нас поди уже хватились, боюсь кабы Владимир не осерчал. Благо есть чем отчитаться: сабелек привезем, коней басурманских... - всяко работа видна. Скажем, мол, не зря прохлаждались, за землю свою радели. - Так и порешим, - подытожил Извек и подмигнул Микишке. Алтын расцвел довольной улыбкой. Все складывалось как нельзя лучше: сбылось то, о чем раньше и мечтать не мог. Он тут же представил, как проезжает по родному городищу княжьим дружинником и как знакомые вытаращат глаза, увидев его среди таких героев...
Глава 35
Криком помнить изгибы степей, В лапах бойни пропеть о тебе, Что сберегла крыла... Дмитрий Ревякин
Илюмджин-Ота, мудрец, без совета которого Радман не принимал ни одного решения, распахнул полог шатра. Холод туманного утра, коснувшись лекаря, спешно хлынул в раскрывшуюся обитель тепла, выдувая застоявшийся дух целебных трав. Старец втянул студеный воздух и обвел взглядом просыпающийся стан. Плохой, очень плохой сон разбудил его сегодня. Илюмджин нахмурился. Такие сны никогда не случаются без беды. Он медленно прошел между шатров, присел возле ближайшего костра. Исподлобья глядя на языки пламени, прощупывал разумом каждый миг сна, пытался уловить мельчайшие крупицы тайного смысла, вплетенные в яркие образы утренней дремы... ... Бег, быстрый бег, сквозь обожженные солнцем травы. Тупик из тесно стоящих шатров, толстый ковер мягкого сена, на нем - кобылица, разрешающаяся от бремени. Ржание, судорожные рывки кобылицы, осклизлый плод, выходящий из чрева... Марево, отделяющее Илюмджина от новорожденного... мгновение мрака и, взор, прорвав препятствие, приближается к мокрой трепыхающейся плоти. Живой ком дергается раз, другой и... лопается, открывая под расползающейся кожей массу копошащихся червей... Костер щелкнул раскаленным сучком. Лицо старца дрогнуло, будто сведенное внезапной судорогой, почувствовал как за спиной что-то пошевелилось. Поднесли жареного мяса, но лекарь, не глядя, указал на бурдюк кумыса. Тут же появилась пиала, расторопные руки аккуратно наполнили ее и протянули взамен еды. Илюмджин-Ота сделал пять небольших глотков, вернул питье и слабым жестом приказал оставить его одного. Взгляд снова погрузился в трепещущее пламя. Воздух быстро наполнялся обычным гомоном, когда со стороны крайних шатров донеслись крики. Стан всполошился. Подобно муравьиной куче, в которую бросили камень, все вдруг замерло, но тут же вновь зашевелилось, наращивая с каждым мгновением суету и мельтешение. Между костров, к пустому пространству у ханского шатра, потянулись встревоженные воины. Илюмджин снова поморщился. Что-то холодное скользнуло вокруг сердца и затаилось под хребтом, отчего по всему телу прошла неприятная дрожь. Несмотря на это, ноги сами подняли худое сутулое тело и понесли на шум, сулящий приоткрыть тайну скверного сна. Подойдя ближе, заметил над толпой сутулую фигуру всадника. В груди скребнули когти мерзкого страха, заставившего прибавить шагу. Когда всполошенные соплеменники расступились перед Илюмджином, всадник уже спрыгнул со взмыленного коня. Собравшиеся, образовав круг, молча смотрели на покрытого пылью гонца. Тот загнанно рыскал глазами по толпе, пока не увидел выходящего навстречу старца. Лекарь остановился перед прибывшим, заметил потемневшие пятна крови, сбитые кожаные пластины доспеха. Сквозь пыль узнал худое лицо Аман-Гельтулея. Из шатра хана высунулись несколько невольниц, рты нараспашку, в глазах тревога. Все замерло в мрачном ожидании, когда воин наконец выдохнул: - Хан Радман мертв! Тишина была ему ответом. Илюмджин-Ота сделал еще шаг вперед, постоял, буравя взглядом носителя черной вести, затем повернулся и обвел взглядом ошеломленную толпу. Смуглые лица скисли растерянностью и досадой. Те, кто раньше начинал сомневаться в успешности хана, убедились в правоте своих сомнений и теперь их мысли легко читались сквозь злобный прищур. Другие же, не могли поверить в случившееся. В глазах мелькала то жажда мести, то полное смятение. Кто-то из задних рядов уже поплелся прочь, кто-то повел глазом в сторону, собираясь последовать за ними, но над безмолвным станом прозвучал голос мудрого Илюмджина-Оты. - Смерть доблестного Радмана вселит в нас новые силы! - пронеслось над сборищем, заставляя всех вновь замереть. - Тлен и пепел останутся за копытами наших коней, когда месть понесет нас на своих крыльях. И смерть придет к каждому, кто увидит нас на этой земле! Хан мертв, но не прервется род великого и славного Кури. Будущим летом взойдет семя Радмана и родится новый великий вождь, которому суждено прославить себя и нас на века. Так сказали звезды! И да будет так! Ибо избранница Радмана уже носит его сына! Длань старца простерлась в сторону ханского шатра, где невольницы ловили каждое доносящееся до них слово. Одна все время оборачивалась передавая услышанное внутрь шатра. С лиц собравшихся постепенно сходила оторопь. Глаза начинали блестеть. Степняки оживали, в предвкушении щедрого ритуала. Кто-то уже вскидывал оружие, а тишину прорезали гортанные боевые кличи. Через мгновение крики подхватили десятки глоток и сборище залило блеском отражающегося в клинках солнца. Буйство достигло своей вершины, но вой внезапно стих, когда из шатра Радмана вышла мать будущего великого хана. Десятки глаз уставились на прекрасную полонянку. Она же, не сводя горящего взора со старца, медленно ступала от шатра. Кто-то отшатнулся, пропуская избранницу Радмана в круг, кто-то готов был вновь заорать, приветствуя ту, что принесет хана-победителя. Илюмджин-Ота перевел дух, видя, что самые главные беды позади и, учитывая случившееся, все идет как нельзя лучше. Полонянка, тем временем, остановилась в пяти шагах от старца. Обвела толпу торжествующим взглядом, не оставив сомнения, что слышала и поняла все сказанное. Илюмджин по-хозяйски повел рукой на воинов, приложил ладонь к груди и почтительно склонил голову, продолжая свою игру за сохранение власти. Однако, оставшиеся на его голове волосенки встали дыбом, когда он услышал звонкий смех пленницы. Чело лекаря едва двинулось вверх, а полонянка уже выдернула из рукава маленький, отточенный как бритва, ножик для резки жареного мяса. В глаза обмеревшего мудреца неудержимым восторгом блеснул ее победный взор. Не дав никому опомниться, она вскинула игрушечное оружие к своей шее, ткнула острием лезвия под край левой щеки и, обеими руками, что есть силы рванула ножик к правому уху. Пурпур обильно залил белизну сарафана и скатал пыль под ногами в темные шарики. Несколько мгновений полонянка еще стояла, принимая синими очами высокое ласковое небо. Потом колени подогнулись и полонянка мягко пала на забрызганный кровью песок. Тело потревожила последняя дрожь и она затихла со счастливой улыбкой на губах. Илюмджин-Ота сдавленно захрипел...
