– На то были веские причины, Мясник, – заметил Фрей.
– Да ладно уж, ничего страшного, – отозвалась Мерока. – Мы с Мясником… короче, молодцы. Привели сюда Рой, а это… Это не пустяки. Фанаткой ангелов стать не обещаю, но они не так плохи. Некоторым даже хватает пороху действовать, когда надо.
– Роскошный комплимент. – Фрей подмигнул Кильону. – Я бы везухой воспользовался.
– Мерока, ты с нами? – спросила Нимча.
– Не могу, малышка. Кому-то нужно послать сообщение ройщикам, а Малкину тут доверять нельзя. – Мерока взяла девочку за руки.
Девушку нельзя было назвать крупной, но по сравнению с ладошками Нимчи ее ладони казались большими и взрослыми.
– Ты поправишься, малышка. – Мерока осторожно сжала детские ручки. – Ради этого все и затевалось.
– Спасибо, что читала мне.
– Тебе нравились те сказки?
И тут Нимча сделала то, на что, по мнению Кильона, способна не была. Она улыбнулась. Улыбка получилась неуверенная, косая, но улыбка есть улыбка.
– Не очень.
– Вот и мне не очень. – Мерока заговорщицки подмигнула в ответ. – Сказки отстойные, да? Голимая авиаторская муть?
– Сказки отстойные, – повторила Нимча, на миг превратившись во вспыльчивую мини-Мероку.
– Мерока, спасибо тебе, – поблагодарила Калис. – Ты была к нам очень добра, хотя тебя никто к этому не обязывал.
– Благодари Мясника. Это он надавил на меня, когда настало время вас спасать.
– Спасибо вам обоим.
– А сейчас нам действительно пора, – напомнил Кильон. – Терпением Джаггернаут злоупотреблять не стоит.
Робот принял путников – выдвинул из себя какие-то части, и получились платформы, на которых люди могли стоять, как на подножке лимузина. Кильон и Фрей, Нимча и Калис забрались на платформы, держась за неровные выступы Джаггернаут и друг за друга. Робот загудел, его движение стало относительно ритмичным. Путникам казалось, что их несет набирающая ход лавина. Внизу, под ногами у них, крупные части Джаггернаут отделялись от основы, смещались вверх-вниз, вперед-назад вроде бы беспорядочно, хотя в итоге робот двигался вперед, словно на колесах или гусеничном ходу.
Путников везли по туннелям, достаточно широким, чтобы вместить не только поезда, но и пару воздушных кораблей. Склон стал круче – туннель то поднимался, но нырял, порой превращаясь в вертикальный ствол. Джаггернаут защищала пассажиров, безостановочно крутилась, дергалась, меняя свою беспорядочную конфигурацию, чтобы держать людей в вертикальном положении и обеспечивать безопасность.
Зоны менялись стремительно, переходы напоминали волны, накатывающие одна за другой. Кильон старался компенсировать недомогание, раздавая морфакс-55 из своей докторской сумки, хотя усилившиеся побочные эффекты мешали рассуждать здраво. Его зональная выносливость проходила суровые испытания, то же можно было сказать о состоянии Калис и Нимчи. Что касается Фрея, и думать не хотелось о происходящем с его истрепанными, расшатанными нервами. Сам Фрей, конечно, понимал, что с ним творится. Кильон уповал лишь на то, что лошадиная доза антизональных немного поддержит беднягу, пусть даже с ущербом для его общего состояния.
Тем не менее путешествие получилось просто фантастическим. Их несли по участкам Клинка, которые тысячелетиями не видел почти никто из людей. Кильон подозревал, что из немногих увидевших лишь единицы сумели об этом рассказать. На каком-то этапе широкая галерея, по которой двигалась Джаггернаут, с одной стороны стала прозрачной. Кильон догадался, что они находятся в центральной галерее Клинка – вроде той, на которую они с Рикассо смотрели из шара-наблюдателя. Прозрачный участок закончился, Джаггернаут свернула в галерею без окон, и смена зон стала еще резче, чем прежде.
На одном этапе Кильон почувствовал, что вектор смещения направлен в противоположную сторону, – они попали в слаборазвитую зону, недомогание ослабло, хотя не исчезло окончательно. Остановилась Джаггернаут в месте, по зональным характеристикам мало отличавшемся от пещеры, где путники впервые встретились с роботом. Зоны, которые они пересекли, не могли не сказываться, как и количество морфакса-55, которое они приняли. Но вот представилась передышка, которая всех обрадовала.
Путники очутились в пещере, размером с предыдущую, а то и больше. Она освещалась, и Кильон без проблем огляделся по сторонам. Джаггернаут опустила платформы почти до самой земли, и путники сошли с них самостоятельно, все, кроме Нимчи, которой помогла мать. Стук и гул Джаггернаут влились в громкий рокот – в пещере было еще с десяток роботов.
Как и Джаггернаут, они в основном состояли из металлолома, набранного и скомпонованного как попало. Шесть или семь были размером с Джаггернаут, некоторые больше, а один раза в два выше, длиннее и шире остальных. Роботы обступили великана, и Кильон сразу понял: перед ним лидер, по крайней мере тот, кто пользуется наибольшим уважением. Вот и Джаггернаут высадила людей и, пыхтя и стуча, отошла в сторону.
– Ведите ее! – велел великан.
Этот голос показался Кильону громче и настойчивее, чем у Джаггернаут. Тоже женский, он разительно отличался тембром и интонацией. Пока робот говорил, беспорядочные элементы его передней части двигались так, что среди хаоса мелькало женское лицо.
– Ты ее знаешь? – шепотом спросил Кильон у Фрея.
– Впервые вижу, Мясник, – отозвался тот. – Так глубоко я еще не спускался.
На лбу у Фрея проступил пот, он сильно дрожал и опирался рукой на колено, чтобы не упасть.
– Ведите ее! – снова приказал робот, на сей раз еще настойчивее.
Нимча и Калис стояли, держась за руки. Фрей, по-прежнему опираясь на колено, сделал шаг, другой, третий, пока не предстал перед огромным движущимся лицом робота-великанши.
– Приведем, когда сочтем нужным. Сперва не мешало бы узнать, с чем… или с кем мы имеем дело.
Робот зарокотал, как вулкан, словно внутри него закипал дикий гнев. Казалось, он так зол, что в любую минуту сотрет их всех в порошок. Хотя, как старательно убеждал себя Кильон, это могло быть лишь звуковым сопровождением мощного мыслительного процесса.
– Я… последняя, – объявила великанша.
– Что значит «последняя»? – не унимался Фрей. – Извини, не понимаем.
Лицо робота рассыпалось. Оно перестало двигаться, трещины вскрылись, как лепестки цветка, показалось пылающее нутро. Кильону вспомнилась пасть Джаггернаут, топка, в которой исчезли подношения Фрея. Здесь просматривалось иное. Внутри робота что-то хранилось – на первый взгляд усложненное колесо, поднятое вертикально, широкой стороной к путникам. Осью колеса был стеклянный саркофаг, внутри него, едва различимое под толстым матовым стеклом, лежало тело взрослой женщины, лысой, в белом платье. По отношению к путникам, тело не лежало, а стояло вертикально, головой вверх. Глаза закрыты, руки скрещены в запястьях, поза, как у святой, само достоинство. Вокруг женщины, на концах спиц колеса, было еще десять саркофагов, пять из них – занятые.
Фрей посмотрел на Кильона, потом перевел взгляд на робота:
– Вот вы где! Это ведь вы в середине спите, да? В прошлом вы женщина, а теперь… это. И вы подключены к той же системе, что и остальные.
– По-моему, они такие, как Нимча, – вмешался Кильон. – Тектоманты.
– Расскажите нам, что случилось, – попросил Фрей.
Ни шевелений, ни другой заметной реакции. Впрочем, ни Кильон, ни Фрей не сомневались: контакт идет.
– Мы ошиблись, – проговорила женщина. – Открыли не ту дверь. И выпустили ее.
– Что выпустили?
– Метку, – подсказал Кильон. – Око Бога.
– Сеть рухнула под напором, ветвь за ветвью, прямо досюда, до самых Врат Земли – контрольного ядра, из которого мы отдали команду открыть дверь.
– Дверь куда? – не успокаивался Фрей. – Какую дверь?
– Минули тысячелетия. По нашим расчетам, она восстановилась, нормализация завершилась, канал открылся вновь. Но наши расчеты были ошибочными, трактовка неверной, а решение… катастрофическим. Оно принесло беду Вратам Земли, этому древнему, некогда мертвому миру. То, что сама Земля уцелела, – незаслуженная удача. Наша гордыня не знала предела. А наши ошибки погубили эту планету и покрыли позором нашу родную гильдию.
– Мясник, ты что-нибудь понимаешь? – Фрей, изо всех сил сдерживая дрожь, посмотрел на Кильона.
– По-моему, она говорит о том, что они ошиблись и выпустили Око Бога.
– Ничего себе ошибочка!
– Еще она говорит о том, что в их гильдии состоят по праву рождения. У них вроде семейного бизнеса, – с улыбкой добавил Кильон. – Жаль, Рикассо не с нами, он сообразил бы, о чем спрашивать.
– Десять тысячелетий… Десять тысячелетий минуло с тех пор, как мы внедрились, – проговорила женщина. – Большую часть этого времени мы могли только поддерживать теплящуюся жизнь, пока не началось восстановление. И вот оно началось. Канал претерпел изменения, которые нам совершенно неподконтрольны. Он восстанавливает целостность, как тысячелетия назад сулили наши ошибочные расчеты. Нашей заслуги здесь нет, какая уж тут заслуга? Однако отзвук тех изменений пронесся по сети. Демпферы и глушители перезапускаются и осуществляют определенный контроль. Внедрение можно повторить, сеть – заново сделать проходимой. Но эта работа требует тщательного контроля.
