Ознакомительная версия.
– Сколько тебе лет?
В голосе ее чуть заметно скользнул металл – это была профессиональная привычка вести разговор с пациентом. Ивару была знакома эта властная манера – все врачи в Городе, будучи при исполнении обязанностей, держались именно так. Врачам всегда подчинялись – и Ивар, и даже отец; повинуясь давно выработанному рефлексу, он глухо ответил:
– Одиннадцать.
Пальцы ее легли на клавиши блокнота:
– Ты когда-нибудь болел? Я имею в виду, серьезно?
– Никогда, – процедил он сквозь зубы. – Не болел и не заболею, не бойтесь, – и он отвернулся к стене, давая понять, что разговор окончен и хорошо бы оставить узника в покое.
Но тонкогубая женщина не ушла. Щелкнули замки на черной сумке:
– Хорошо. Ладно… Ты, к сожалению попал в иную микросреду… Знаешь, что такое микросреда?
Ивар молчал, глядя в стену. Ему вдруг показалось, что это не мягкая бежевая стенка комнаты, а сырой, покрытый плесенью камень подземелья.
– Непривычное сочетание факторов… Среди них могут быть болезнетворные… Сделаем прививку, ты не возражаешь?
В руках у нее что-то блеснуло; Ивар скосил глаза – и обомлел.
Белое, безжалостное железо. Какие-то иглы, резиновые наконечники… Нет, шприц-пистолет он видел и раньше, но ЭТО походило больше на орудие пытки.
Все прививки Ивар получил в младенчестве. Те немногие лекарства, что достались ему на протяжении жизни, были заключены в яркие ароматные капсулы.
Женщина ловким, видимо, привычным движением зарядила ампулу в приспособление, похожее на шприц-пистолет. Нет, скорее на древний шприц-пистолет тысячелетней давности; Ивару показалось, что из резинового наконечника на миг выглянуло стальное жало. Игла! Так оно и есть…
Он внутренне заметался, забился, бросился бежать… И остался неподвижно сидеть на койке, разом утративший все свои силы.
– А почему ты до сих пор в комбинезоне? Ты что, и дома ходишь в верхней одежде, а?
Ее слова текли мимо его сознания, болезненно отдаваясь в ушах. Схватили, заперли… Но зачем же, ради святыни, еще и мучить?! Разве он знает секреты, которых можно домогаться под пытками?
– …Слышишь, Ивар? Сними комбинезон. Не хочешь – закатай рукав…
Настоящая игла. Толстенная иголка из белого металла.
…Ржавый скрежет дверных петель… Вслед за низкорослым палачом в проеме показался холщовый мешок, помещавшийся у карлика на плечах. Огромный, гремящий железом мешок отвратительных инструментов.
Пылает огонь в жаровне. Малиновые от жара крючья… Игла.
Он забился, как птица, которую поймали руками. Больно ударился коленом, бросился к двери… Заперто. Заперто, а комната такая маленькая, и негде спрятаться…
Узкая дверь в уборную. Рывок…
ОНА преграждает путь, хватает за плечо, белесые брови сжаты, узкие губы неприятно шевелятся:
– Ивар… спокойнее… что ты… смешно… стыдно…
Новый рывок. Зачем ткань его комбинезона так прочна, он бы вырвался… Но до узкой двери уже не добраться, он отброшен на койку, и над ним нависает игла:
– Ивар!
Палач усмехается, глубокие, довольные складки на вислых щеках… Не уйдешь… Цепи коротки… Засовы надежны…
– И-вар!!
Он ударил ее ногами. Она отшатнулась – но замешательство ее тут же сменилось гневом:
– Щенок!
Цепкие пальцы поймали его за шиворот. Она женщина, но она старше на много-много лет, она сильнее… Пока сильнее. Но ему никогда не стать взрослее, его сейчас замучают…
Его снова бросили на койку – на этот раз сильно, грубо. Скрутили выверенным боевым приемом. Жалко затрещали застежки комбинезона, вверх пополз рукав; повернув голову, Ивар увидел собственную руку – голую до плеча, тонкую, покрытую «гусиной кожей». Загнанный, лишенный возможности сопротивляться, он все-таки рванулся в последний раз; перед глазами у него пылала жаровня.
– Мама! Мамочка!..
Ужас пытки был столь силен, что он вышел наконец из ступора и разрыдался.
Он плакал и не видел ничего перед собой; тяжесть, прижимавшая его к койке, неуверенно отпустила. Разжались железные пальцы; Ивар не шевельнулся – его сотрясали, корчили новые и новые рыдания.
– Ивар… Ради святыни…
Она отошла; сквозь собственные всхлипы он слышал ее нервный, раздраженный голос:
– Приди сам… Нет, сам приди и посмотри… Да, я беспомощная. Да… Да, вот такая уж. Скорее. Да…
Потом прошло несколько долгих минут – она сидела на противоположной койке, закинув ногу на ногу, а рядом лежало ее орудие. Ивар вздрагивал, не в силах овладеть собой, и глотал слезы. Палач затаился, позвякивая железом, в темном паучьем углу…
Потом рывком распахнулась дверь:
– Какие могут быть проблемы на самом-самом ровном месте?!
Вошел Барракуда. Ивар зажмурился и вжался в стену; палач вызвал подкрепление.
– Посмотри на него, – тихо сказала женщина.
Ивар слышал, как Барракуда наклонился над ним – но только крепче зажмурил мокрые глаза.
– Истерика, – объяснила женщина напряженным, каким-то некстати веселым голосом. – Нервный, чрезмерно избалованный ребенок, воспаленное воображение… Он может такое нафантазировать… Со старшим не было таких проблем. Вообще никаких… А с этим…
Койка под Иваром скрипнула – Барракуда присел на край:
– Ты привила его?
– Нет. Он мне чуть глаза не выцарапал.
Ивара все еще колотило, и, до крови кусая губы, он не мог унять эту дрожь.
– Ты можешь отказаться от прививок? – со вздохом поинтересовался Барракуда. У Ивара все замерло внутри.
Женщина помолчала. Пробормотала сквозь зубы:
– Ты тоже немножко истерик… Или Онова устроит при обмене… безжизненное тело его сына?
Барракуда присвистнул:
– А, мальчик? Как по-твоему?
Лучше смерть, безнадежно подумал Ивар. И всхлипнул – длинно, прерывисто.
– Печально видеть наследного принца в столь жалком положении, – заметил Барракуда сквозь зубы. – Не так давно я лицезрел в этой комнате и надменные взгляды, и великолепный гнев, и блистательное презрение… Что же теперь, а?
Ивар ненавидел Барракуду. Ненависть и остатки гордости заставили его разлепить ресницы и взглянуть мучителю прямо в лицо; выпуклые, как линзы, глаза Барракуды были, против ожидания, абсолютно бесстрастны:
– А почему, собственно, тебе так не нравится работа Ванины? Что ты имеешь против безобидной прививки, а?
Небрежно, будто невзначай, он взял из рук женщины снабженное иглой орудие; мутно блеснула белесая металлическая поверхность. Ивар с трудом заставил себя смотреть, не зажмуриваясь; с видом любознательного исследователя Барракуда переводил взгляд с мальчика на шприц и обратно.
– Наши предки, – заметил он негромко, – содержали юношей в строгости. «Слезы мужчины, – говорили они, – приводят к бесплодию женщин… Врагам тигарда милее зреть слезы его, нежели кровь… Сокроем же слезы наши, прольем лучше кровь нашу…» Да? – он обернулся к обомлевшему Ивару.
Ознакомительная версия.
