— Погоди! — Ты никуда не поедешь, пока не расскажешь, в чем дело.
Я, конечно, мог бы вырваться, но и он мог приказать, чтобы меня силком притащили обратно, а уж тащить охотники нашлись бы. Я сделал над собой усилие и тихо, спокойно сказал:
-,Я просто потерял часы. Мне их подарила моя мать: это фамильная реликвия. Я хочу их найти, пока мы не улетели.
— Может быть, они в твоей каюте или в Тиреллиане?
— Я уже проверял.
— А может, их кто-нибудь спрятал, чтобы тебе насолить? Ты же знаешь, любимцем публики тебя не назовешь.
Я помотал головой.
— Я об этом подумал. Но я их всегда ношу в правом кармане. Скорее всего, они вывалились, когда я трясся по этим дюнам.
Он прищурился.
— Я, помнится, как-то прочел на обложке одной из твоих книг, что твоя мать умерла при родах.
— Верно, — сказал я, мысленно чертыхнувшись. — Часы принадлежали еще ее отцу, и она хотела, чтобы они перешли ко мне. Отец сохранил их для меня.
Он фыркнул:
— Странный способ искать часы — ездить взад-вперед на джипстере.
— Ну... так я, может, увижу, если свет от них отразится, — неуверенно предположил я.
— Ну что ж, уже темнеет, — заметил он. — Нет смысла продолжать сегодня поиски. Набрось на джипстер чехол, -приказал он механику.
Он потрепал меня по плечу.
— Иди прими душ и перекуси. Судя по твоему лицу, и то, и другое тебе не повредит.
Тусклые глаза, редеющие волосы и ирландский нос, голос на децибел громче, чем у кого бы то ни было... Единственно, что дает ему право руководить!
Я стоял и ненавидел его. Клавдий! О, если бы это был пятый акт!
Но внезапно мысль о душе и пище проникла в мое сознание. Действительно, и то, и другое мне не повредит. А если я буду настаивать на немедленном продолжении поисков, это только усилит подозрения.
Я стряхнул песок с рукава.
— Да, вы правы, идея действительно неплохая.
— Пошли, поедим у меня в каюте.
Душ был благословением, чистая одежда — божьей милостью, а еда пахла, как в раю.
— Отлично пахнет, — сказал я.
Мы молча кромсали свои бифштексы. Когда -дело дошло до десерта и кофе, он предложил:
— Почему бы тебе вечерок не отдохнуть? Оставайся здесь, отоспишься,
Я покачал головой.
— Слишком занят. Мало времени осталось.
— Пару дней назад ты говорил, что почти закончил.
— Почти, но не совсем.
— Ты еще говорил, что сегодня в храме служба.
— Верно. Я буду работать у себя в комнате.
Он пожал плечами и, помолчав, сказал:
— Гэлинджер!
Я поднял голову: мои фамилия всегда означает неприятности.
— Это, конечно, не мое дело, — сказал он, — но тем не менее Бетти говорит, что у тебя там девушка.
В конце предложения не было вопросительного знака. Это было утверждение, оно повисло в воздухе в ожидании ответа.
Ну и сука же ты, Бетти! Корова и сука. К тому же еще и ревнивая. Какого черта ты суешь свой нос в чужие дела! Лучше бы закрыла на все глаза. И рот.
— А что? — спросил я.
— А то, — ответил он, — что мой долг как начальника экспедиции — проследить, чтобы отношения с туземцами были дружелюбными и дипломатичными.
— Вы говорите о них так, будто они дикари. Да ничего подобного!
Я поднялся.
— Когда мои заметки опубликуют, на Земле узнают правду. Я расскажу им то, о чем доктор Мур и не догадывался. Когда я поведаю о трагедии обреченной расы, которая смиренно и безразлично ждет смерти, суровые ученые зальются слезами. Я напишу об этом, и мне опять будут присуждать премии, только мне будет все равно. Господи! — воскликнул я. — Когда наши предки дубинками забивали саблезубых тигров и пытались покорить огонь, у них уже была своя культура.
— Так все-таки, есть у тебя там девушка?
— Да, — сказал я. — Да, Клавдий! Да, папочка! Да, Эмори! Есть! Но я вам открою одну тайну. Они уже мертвы. Они бесплодны. Еще одно поколение, и марсиан не будет.
Я помедлил и добавил:
— Кроме как в моих записях да на нескольких микрофильмах и пле'нках. И в стихах о девушке, которой было все равно и которая только танцем могла пожаловаться на несправедливость этого.
— А-а, — протянул он.
Спустся некоторое время:
— Ты и правда последние пару месяцев был на себя не похож. Знаешь, иногда просто-таки вежлив бывал. А я-то голову ломал, что с тобой происходит? Я и не думал, что для тебя что-нибудь может иметь такое большое значение.
Я опустил голову.
— Это из-за нее ты носился по пустыне?
Я кивнул.
— Почему?
Я поднял голову.
— Потому что она где-то там. Я не знаю, где и почему. И мне необходимо ее найти до того, как мы улетим.
— А-а, — опять сказал он. Выдвинув ящик письменного стола, он вынул из него что-то, завернутое в полотенце, и развернул его. На столе лежала женская фотография в рамке.
— Моя жена, — сказал он.
Миловидное лицо с большими миндалевидными глазами.
— Я вообще-то моряк, — начал он. —
