Все же он пошел налево, навстречу звукам. Лучше любая прямая опасность, чем неизвестность. Если там рвется на свободу такая же жертва, как и он сам, – он ее выпустит. Если же, напротив, окажется, что в ловушку попал убийца… или еще какая-то тварь, скажем, очередной мутант, только уже далеко не насекомых размеров… тогда он постарается, напротив, укрепить дверь, или что там удерживает эту штуку. Но как он это определит? Переговорив через дверь? А если убийца, каким бы безумным он ни был, убедительно прикинется жертвой?
Меж тем удары становились все ближе. Еще несколько шагов – и он увидел эту дверь. Она ничем не отличалась от той, из которой не так давно вышел он сам, если не считать изувеченного и, видимо, наглухо заклиненного замка. Очевидно, кто-то хорошо постарался, чтобы эту дверь нельзя было открыть. И, возможно, старался не зря?
Однако он, похоже, переоценил прочность самой двери, которая вздрагивала и прогибалась под ударами изнутри. В нее не просто стучали руками и ногами – на нее, кажется, бросались всем телом. Потерявшему память даже показалось, что на двери уже можно различить грубое выпуклое подобие человеческого силуэта – и он почувствовал, что совсем не уверен в своем желании встретиться с тем, кто так неудержимо рвется наружу.
Однако пока он стоял в нерешительности (подпереть дверь было совершенно нечем, разве что собственным плечом), еще один отчаянный удар выбил дверь из проема на несколько сантиметров, а следующий вовсе опрокинул ее на пол. И следом в коридор вывалилось страшилище.
Из погруженных во тьму беспамятства глубин вырвалось подходящее слово: мумия. И уточнение: из старых фильмов ужасов. Фигура с ног до головы была в каких-то грязных повязках, кое-где они были порваны и в крови. Никакой иной одежды или обуви на ней не было. Из-под бинтов на голове в нескольких местах длинными уродливыми прядями выбивались черные волосы.
Потерявший память невольно отпрянул.
– Кто ты? – хрипло выдохнул он, вновь вскидывая перед собой бесполезный фонарик, словно меч.
Фигура, обретшая равновесие, резко обернулась в его сторону. Похоже, она была испугана ничуть не меньше.
– А ты? – спросила она. Голос был женский. Да и очертания тела на самом деле тоже.
– Хотел бы я сам это знать… – пробормотал он, запоздало подумав, что, возможно, стоило прикинуться более осведомленным. Или хотя бы потребовать соблюдать очередность вопросов и ответов.
– Ты ничего не помнишь? – поняла она; ее голос разочарованно понизился. – Я тоже. Давно ты здесь?
– Несколько десятков минут, – пожал плечами он. – А может, часов. Я не уверен, что правильно воспринимаю здесь время. И это от того момента, что я пришел в себя. А до того… – Он снова пожал плечами.
– И я. Очнулась в запертой комнате, вся в бинтах. Какое-то время думала, что за мной придут и что-то объяснят. Потом стала кричать и звать. Потом поняла, что никто не придет. Стала биться о дверь… Вот и все. А ты? Ты ведь был снаружи?
– Моя дверь была открыта.
– Но что там? То есть вокруг?
– Ничего хорошего, – помрачнел он. – Я не знаю, где выход, если ты об этом.
– Это ведь не больница?
– Разве что в аду могут быть такие больницы…
– Но и не тюрьма? Я имею в виду… – Она огляделась по сторонам. – Слишком уж тут все загажено, даже для тюрьмы. И я выбила дверь камеры – где надзиратели, где тревога? Такое впечатление, что здесь уже много лет нет никого живого…
– Мы есть.
– Да. Слушай, надо же нам как-нибудь друг друга называть…
– Просто «Эй!» не подойдет?
– Лично я не хочу, чтобы меня звали просто «Эй!» И потом, вдруг мы найдем кого-то еще…
Или он нас найдет, мрачно подумал мужчина, но вслух ответил:
– Ну, учитывая обстоятельства, можешь называть меня Адам, – и поправил свое единственное одеяние.
– Тогда я – Ева, – легко согласилась она. – Учитывая обстоятельства. – Кажется, она только сейчас сообразила, что на ней нет даже такой одежды. Впрочем, голой под всеми этими повязками она тоже не выглядела. Смутилась ли она, под бинтами опять-таки невозможно было разглядеть.
Он вспомнил про бумажку, которую все еще держал в руке вместе с фонариком.
– Слушай, тебе что-нибудь говорит фамилия Поплавска? Профессор Поплавска. Подумай.
– Нет, – покачала головой она. – А кто это?
– Тогда, может, Лебрюн? Харт? Ковалева, наконец?..
Нет, на монастырь это место уж тем более не похоже.
– Ты все-таки что-то знаешь? Кто все эти люди?
Он молча протянул ей листок. Некоторое время она изучала список.
– Думаешь, мы – кто-то из этих ученых? – Она вернула ему бумагу.
– Или жертвы их опытов. Не знаю. Ничего не знаю.
– Где ты это нашел?
– Ева, в твоей ванне… случайно… нет мертвеца? – вместо ответа спросил он.
– Мертвеца? В ванне?! – Она недоумевающе вытаращилась из-под повязок, затем до нее дошло: – Хочешь сказать, в твоей есть?
Он молча кивнул.
– И много их тут?
– Пока я видел пятерых. Но я побывал далеко не везде.
– И все в ваннах?
– Нет.
– И как они умерли?
– Так, как нам не стоит, – буркнул Адам. Перед глазами вновь возникло видение распятой в коридоре, и он содрогнулся. Впрочем, Еве, судя по всему, тоже основательно досталось. – Болит? – участливо спросил он, кивая на ее окровавленные повязки.
– Немного. Должно быть, поранилась, когда билась о дверь. Надо же, только теперь заметила.
– А старые раны?
– Нет, видимо, все зажило. Я даже пыталась снять повязки, но…
– Они не снимаются, – кивнул Адам. – Та же история.
– Я так боюсь за свое лицо, – призналась она. – Болеть-то не болит, но вдруг там, под бинтами, все изуродовано…
– Нам сейчас не о красоте думать надо, – проворчал он, подумав про себя: «Женщины!»
– Ладно, давай думать о том, как отсюда выбраться. Что ты все-таки знаешь?
Он коротко рассказал ей, что успел повидать, не слишком вдаваясь в подробности при описании трупов. Впрочем, Ева все равно поежилась – должно быть, обладала живым воображением.
– Гиперион, – произнесла она. – От этого слова веет чем-то жутким.
– Думаю, не от самого слова, а от того, что за ним скрывается. И что мы не можем вспомнить.
– Не можем или не хотим.
Он был вынужден признать, что она права. Каждый раз, когда он пытался вспомнить, со дна его души, словно потревоженный ил, поднимался страх.
– Ладно, – сказал он вслух, – пойдем наверх. На этом уровне выхода наверняка нет.
– Но ты ведь не весь его обследовал? Здесь могут быть другие выжившие. Раз мы оба очнулись здесь…
– Не хочу здесь задерживаться. – Еще недавно он колебался на сей счет, но теперь, обретя компаньона, решил, что от добра добра не ищут. – Если мы не отыщем выход, всегда сможем вернуться. А если отыщем – пошлем сюда спасателей или кого там еще.
