— Ну и фантазия у тебя, Иоганыч!..
— Нет, Алексей, это не фантазия. Для нас Венера — это, в конечном счете, эпизод. Побывали на Луне, побывали на Марсе, теперь летим осваивать новую планету. Мы все делаем свое дело. А Ермаков... У Ермакова — счеты, старые свирепые счеты. Я тебе скажу, зачем он летит: он летит мстить и покорять — беспощадно и навсегда. Так я себе это представляю... Он и жизнь и смерть посвятил Венере.
— Ты хорошо его знаешь?
Дауге пожал плечами:
— Не в этом дело. Я чувствую. И потом,— он принялся загибать пальцы,— Нисидзима, японец,— его друг, Соколовский —. его ближайший друг, Ши Фэнь-ю — его учитель, Екатерина Романовна — его жена... И всех их сожрала Венера. Краюхин — его второй отец. Последний свой рейс Краюхин совершил на Венеру. После этого рейса врачи навсегда запретили ему летать...
Дауге вскочил и прошелся по комнате.
— Укрощать и покорять,— повторил он,— беспощадно и навсегда! Для Ермакова Венера — это упрямое, злое олицетворение всех враждебных человеку сил стихии. Я не уверен, что нам всем дано будет когда-нибудь понять такое чувство. И, может быть, это даже к лучшему. Чтобы это понять, надо бороться, как боролся Ермаков, и страдать, как страдал он... Покорить навсегда...— повторил Дауге задумчиво.
Алексей Петрович передернул плечами, словно от озноба.
— Вот почему я сказал про сжатые кулаки,— закончил Дауге, пристально глядя на него.— Но, поскольку сейчас пасмурно, я просто не могу представить, что он может делать. Вероятнее всего, действительно, просто спит.
Помолчали. Быков подумал, что с таким начальником ему служить еще, пожалуй, не приходилось.
— А как твои дела? — неожиданно спросил Дауге.
— Какие дела?
— С твоей ашхабадской учительницей.
Быков сразу насупился и поскучнел.
— Так себе,— грустно сказал он.— Встречаемся...
— Ах вот что! Встречаетесь. Ну и?..
— Ничего.
— Предложение делал?
— Делал.
— Отказала?
— Нет. Сказала, что подумает.
— Как давно это было?
— Полгода назад.
— И?
— Что — «и»? Ничего больше не было.
— То есть ты положительный дурак, Алексей, извини, ради бога.
Быков вздохнул. Дауге глядел на него с откровенной насмешкой.
— Поразительно! — сказал он.— Человеку тридцать с лишним лет. Любит красивую женщину и встречается с нею вот уже семь лет...
— Пять.
— Хорошо, пусть будет пять. На пятый год объясняется с ней. Заметьте, она терпеливо ждала пять лет, эта несчастная женщина...
— Не надо, Григорий,— морщась, сказал Быков.
— Минутку! После того, как она из скромности или из маленькой мести сказала, что подумает...
— Довольно!
Дауге вздохнул и развел руками.
— Ты же сам виноват, Алексей! Твой способ ухаживания похож на издевательство. Что она о тебе подумает? Тюфяк!
Быков уныло молчал. Потом сказал с надеждой:
— Когда вернемся...
Дауге хихикнул:
— Эх ты, покоритель... виноват, специалист по пустыням! «Когда вернемся»!.. Иди спать, видеть тебя не могу!
Быков встал и взял со столика книжку. «La description planetographique du Phobos» Paul Dangee [1],— прочитал он. На титульном листе стояла жирная, красным карандашом надпись по-русски: «Дорогому Дауге от верного и благодарного Поля Данже».
На рассвете Быков проснулся. Дверь в спальню была полуоткрыта. Дауге в одних трусах, черный и взъерошенный, стоял у письменного стола и смотрел на портрет молодой грустной женщины — Маши Юрковской. Затем он снял портрет со стены и сунул его в рюкзак.
Быков осторожно перевернулся на другой бок и заснул снова.
Город был невелик: несколько сотен новеньких коттеджей, вытянутых в четыре ровные параллельные улицы вдоль лощины между двумя грядами плоских голых холмов. Красное утреннее солнце неярко озаряло мокрый асфальт, пологие крыши, веселые деревца в палисадниках. За холмами в розоватой дымке виднелись огромные легкие сооружения, знакомые по кино и фотографиям,— стартовые установки для межпланетных кораблей.
Алексей Быков, запахнувшись в белый халат, стоял у огромного, в полстены, окна, ждал, когда его вызовут к врачу, и глядел на улицу. Экипаж «Хиуса» прибыл в этот городок вчера вечером. В самолете Быков спал, но, вероятно, не отоспался и потому дремал и в машине по дороге с аэродрома. От вчерашних впечатлений о городе в памяти сохранились только залитая розовым вечерним солнцем улица, светлое многоэтажное здание гостиницы и слова дежурной по этажу: «Вот ваша комната, товарищ, устраивайтесь...» В семь часов его разбудил Дауге и сообщил, что всем приказано явиться на медосмотр и что от долгого сна бывают пролежни.
Медицинский корпус примыкал к зданию гостиницы. Здесь межпланетникам велели снять всю одежду, накинуть халаты и ждать.
За окном, на улице, было пустовато. Возле дома напротив застыл стремительный низкий автомобиль с серебряным оленем на радиаторе. Прошли двое в легких комбинезонах, с огромными чертежными папками в руках. Тяжело прополз мощный полугусеничный электрокар с фургоном. В палисадник вышел парнишка лет двенадцати, посмотрел на небо, свистнул в три пальца и, перескочив через ограду, побежал по улице, явно копируя стиль бега знаменитых чемпионов.
Быков отошел от окна. Ермакова и Юрковского в комнате уже не было, их вызвали в кабинет врача. Остальные неторопливо раздевались, вешая одежду в изящные шкафчики с полупрозрачными створками. Алексей Петрович залюбовался Спицыным. У пилота было могучее поджарое тело гимнаста-профессионала. На широченных плечах, под тонкой золотистой кожей, перекатывались желваки мускулов. Дауге уже накинул халат и, ехидно улыбаясь, завязывал узлом рукава шелковой сорочки Юрковского, приговаривая: «Т-так, а теперь вот так...» Покончив с этим полезным занятием, он весело хихикнул и подошел к Быкову:
— Нравится город, Алексей?
— Хороший город,— ответил Быков сдержанно,— А далеко ли ракетодром?
— Там, за холмами. Видишь стартовые стрелы? Вот там и находится знаменитый Седьмой полигон, первый и пока единственный в мире специальный ракетодром для испытаний, стартов и посадок фотонных ракет. Здесь стартовало первое фотонное беспилотное устройство «Змей Горыныч». Здесь садились «Хиус-1» и «Хиус-2». Здесь, вероятно, сядут и «Хиус-3», и «Хиус-4», и «Хиус-5»...
— Сядут или будут стартовать?
— И стартовать будут. Но сначала сядут. Ведь их строят не на Земле.
