Алена, действительно, всхлипывала, утирая слезы широким рукавом мантии.
- Итак, я записываю, что вы осознали свою вину и постараетесь исправиться, - сказал председатель, вынимая авторучку.
- Нет, - сказал Гай. - Я говорил чистую правду.
- Хватит! - закричал тот, что сидел слева от председателя. - Сколько можно слушать этого выродка? Давайте приговаривать, или я его сам...
- Ну что ж, - ледяным тоном произнес судья и поднялся. Следом встали остальные двое. - Прения закончились. Высокий Трибунал, действуя от Ирреального Мира, за неслыханную прежде, перешедшую все границы клевету на человечество, приговорил Олега Гая к смертной казни. Через расстрел. Приговор обжалованию не подлежит и должен быть приведен в исполнение немедленно.
Судья снял пышный парик, вытер им круглое потное лицо, и тогда Гай захохотал на весь зал. Хохотал и никак не мог остановиться, хохотал, когда его волокли к выходу, тащили по коридору, захлебывался, утирал слезы закованными руками, мотал головой и перестал смеяться лишь в маленьком дворике, где в углу была вырыта могила и двенадцать солдат стояли с винтовками наперевес.
Его поставили на краю могилы. По голубому летнему небу плыли пушистые белые облака. Как ни странно, он не чувствовал страха, просто нестерпимо хотелось, чтобы все это быстрее кончилось, и тогда можно будет проснуться, вернуться к усыпанному сигаретным пеплом столу, к очередям в магазинах, к хамству вахтеров, официантов и приемщиков заказов. К реальности.
- Целься! - крикнул офицер. Стволы винтовок взлетели, образовав колышущуюся линию. - По выродку и врагу человечества... залпом... пли!
Клубящийся белый дым заволок шеренгу солдат. Гай стоял, зажмурившись, напрягшись в ожидании горячего тупого удара, но проходили секунды, а ничего не было. Досчитав до десяти, он открыл глаза.
Создалось впечатление, что о нем забыли. Солдаты аккуратно составили винтовки и, собравшись в кучку, курили неподалеку, болтая о всевозможных пустяках. Офицер с озабоченным видом писал что-то, приложив бумагу к стене.
- Эй, - позвал Гай.
Никто и ухом не повел.
- Это... что... все? - спросил Гай, взяв за локоть офицера.
- А? - Офицер замотанно посмотрел на него, явно не узнавая. - Вам чего? А-а... То-то я смотрю, личность знакомая. Долго еще будете болтаться в служебном помещении? Ну народ, ты скажи! - покрутил он головой. - Все бы им людей от дела отрывать, так и шлындают тут, потом казенные лопаты пропадают... Тебя расстреляли? Расстреляли. Вот и давай отсюда.
- Куда? - тупо спросил Гай.
- Да хоть к монаху в пазуху! - озлясь, заорал офицер. - Или куда там тебе ближе. Что я тебя, еще опохмеляться поведу?
Гай опустился на холмик свежей земли и потащил из-под балахона сигареты. Колени дрожали.
- Эй, посторонись-ка, - толкнул его солдат с лопатой. - Расселся тут...
Он стал ловко забрасывать могилу, аккуратно собирая в пустую консервную банку попадавших дождевых червей. Гай поднялся и побрел неизвестно куда.
- Эй, стой! - крикнул офицер. - Ну народ, ты скажи! Так и норовят казенное спереть, жизнь без этого не мила! Кандалы, говорю, верни! И саван в описи числится, на всех не напасешься!
Через минуту Гай вышел из ржавых ворот, тут же захлопнувшихся за ним с тягучим визгом. Обернулся. Ворот он уже не увидел - вместо них протянулась глухая стена какого-то склада с огромной красной надписью: "Не курить".
- Н-да, дела... - вслух сказал он самому себе, крутя головой.
На краешке тротуара сидела Алена и ревела навзрыд, уткнув лицо в ладони.
- Интересно... Ты разве тоже не исчезла? - спросил Гай, присев рядом на корточки.
- Уйди! - отмахнулась Алена и заревела громче.
- Ты чего ревешь?
- Дурак. Ой какой дурак... Тебя же расстреляли.
- А я живой.
- Никто и не говорит, что ты мертвый...
- Тогда чего реветь?
- Ох... - покачала она головой. - Живой-то живой, но разве приятно, что тебя расстреляли как врага человечества?
- Сдурели, право... - растерянно сказал Гай, поднял ее за плечи и стал целовать мокрое лицо. - Ну расстреляли и расстреляли, подумаешь, велика важность. Схожу куплю цветов и на могилку себе положу. Ну что ты? Эх, Алена ты Алена... ты за меня замуж пойдешь?
- Пойду, - сердито сказала Алена сквозь слезы, и Гай снова принялся целовать ее. - Пусти, хватит. Потом. Ты иди, ладно? Вечером ко мне придешь. Сейчас мне поплакать хочется.
- А ты не исчезнешь? - полушутя, полусерьезно спросил Гай.
- Не исчезну, куда мне исчезать?
4. РЕТРО
Гай в последний раз поцеловал ее и отправился восвояси. После такой передряги хотелось хватить стаканчик чего-нибудь крепкого, но все забегаловки, как назло, словно сквозь землю провалились. Или убежали в пригороды. Последние выходки Лиги Здоровой Морали заставили многих пускаться во все тяжкие. Бар "Бухой утеночек" в светлое время и впрямь проваливался под землю, вырастая вновь с первыми проблесками темноты. Кафе "Стопарик твоей бабушки" притворялось водонапорной башней. Ресторан "Голозадый бабуин", самый хитрый и коварный, попросту распылял себя на атомы, которые при внешней угрозе моментально ссыпались в водосточную трубу.
Ну так и есть - по осевой линии, погромыхивая незапертой дверью, позвякивая бутылками, мчалось что есть духу маленькое кафе "Эх, мать-перемать!", а за ним, размахивая зонтиками и душеспасительными брошюрками, гнался табунок старых дев с повязками общества трезвости. Кафе сделало обманный финт и ловко нырнуло в проулок, из распахнувшейся двери выпала литровая бутылка итальянского вермута, и Гай успел схватить ее в прыжке, сделавшем бы честь Льву Яшину. Старые девы по инерции промчались мимо переулочка и теперь неслись назад, но кафе и след простыл, оно затерялось в лабиринте кривых улочек, на бегу сменило вывеску и притворилось безобидной молочной лавкой - кафе было битое и тертое, видывало виды и умело рубить хвосты.
Гай отвинтил пробку, сделал два основательных глотка, спрятал бутылку во внутренний карман пиджака и побрел дальше.
Навстречу ему шел Савва Иваныч в компании Мертвого Подпоручика и какого-то незнакомца в длиннополом кафтане петровских времен. Незнакомец играл на губной гармошке, а Савва с Подпоручиком горланили:
Если я в окопе от страха не умру,
если русский снайпер мне не сделает дыру,
если я сам не сдамся в плен,
то будем вновь
крутить любовь
под фонарем
с тобой вдвоем,
моя Лили Марлен?
Время от времени Савва Иваныч поднимал висевший у него на груди ручной пулемет и шутки ради выпускал очередь по окну, которое ему чем-то не нравилось.
Гай радостно присоединился к ним, светило солнце, они шли шеренгой посреди улицы и орали:
