— …да будут его минуты днями, да станут его часы годами, а дни — столетиями. Да познает он бесконечность времени, покамест лежит во тьме… минуты… дни… часы… годы…
Слова звучали как мелодия, подчинялись определенному ритму, и вначале Холройд подумал, уж не молитва ли это, одна из тех молитв, которые повторяют без конца, бессмысленная, затверженная наизусть.
Но первое впечатление быстро рассеялось. Холройд почувствовал, что у него кружится голова, как только догадался, что все это значит. О чем она говорит? О чем она говорит?
«Да станут дни его столетиями…» Они уже стали — для него, для Пта!
Слишком поздно Холройд спохватился. Его собственный разум перестал управлять телом, над ним взял верх другой, не знающий страха, не ведающий сомнений. Когда же он осознал, что его руки распахивают дверь в спальню, дело уже было сделано. Он ворвался, да с таким грохотом, что женщина вскочила с тигриной быстротой и гибкостью в движениях и встретила его лицом к лицу.
«Что с ней происходит?» — подумал Пта-Холройд. В окошко он не мог разглядеть ее хорошенько. Кроме того, даже не подозревал, что именно увидит. Трудно сказать точно, когда произошло превращение. Должно быть, в тот самый миг, когда Гия узнала бога Пта. Его образ, запечатленный ее глазами, должен был одолеть гигантское расстояние в восемь тысяч триста канб до города Пта — и богиня мгновенно перенеслась в замок Линн, вселившись в тело молодой хозяйки замка. Как это случилось? Теперь оставалось лишь гадать. Да и какое это имеет значение? Получилось, что он невольно предал Тара и раскрыл секрет подземных переходов. Холройд разозлился на неведомую силу внутри него, которая так беззастенчиво пользовалась им и совершенно не считалась с опасностями и не желала предвидеть последствий опрометчивых действий. Но тут же охладил свой пыл.
Перед ним была сама богиня Инезия.
Гия была теперь совсем не такой, как запомнил ее Питер Холройд по первой встрече. В памяти у него осталась хорошенькая молодая женщина, которая расточала ему улыбки, а потом, правда, заманила в темницу. Но ведь Пта не так-то просто поддался бы человеческому обаянию. Впрочем, Холройд пока не имел четкого представления о том, кто и что может нравиться непостижимому богу.
От женщины, стоящей перед ним, исходило сияние. Вот бы удивился лорд, увидев такую перемену в дочери! Ее глаза сверкали, подобно лучам, а очертания тела терялись в невероятно сильном свечении ауры. Холройду показалось, что он стоит рядом с мощным прожектором, и он непроизвольно прищурился. Лишь голос, зазвучавший в спальне, был таким же мягким и нежным, как у Гии, но никогда человеческий голос не вмещал еще в себя столько величия, страстности и гордости.
— Питер Холройд, — промолвила она, — о, Пта, это величайший миг нашей жизни. Пусть тебя не пугает и не тревожит, что я узнала твой божественный лик. Знай же — мы восторжествовали. Мы одержали победу, хотя богиня Инезия еще не раз попытается уничтожить тебя…
…Она извлекла тебя из параллельной спирали времени для того только, чтобы окончательно расправиться с тобой. Лишенный могущества и мудрости, ты был бы переправлен во дворец-крепость и там убит…
…Погоди! Не отвечай! — ее голос стал вдруг сильным и зазвенел, как стрела, спущенная с тетивы. Холройд хотел только выразить свое удивление, но она повелительным жестом приказала ему молчать. «Не богиня», — мелькнула у него мысль. Да, это была не богиня. Выделяя каждое слово, женщина вновь заговорила:
— Мне удалось расстроить все ее замыслы. Пользуясь тайной божественной силой, о которой она ничего не подозревала, я перенеслась в эту отдаленную точку Гонволана, завладела телом хозяйки замка и спрятала твой божественный разум в глубину сознания твоего последнего человеческого воплощения. Мне удалось сделать это. А отныне, Питер Холройд, — ее голос загремел, как колокол, — начинай свою собственную борьбу за жизнь. Веди себя так, будто ты внезапно попал на территорию противника и действуй, как в тылу врага. Не теряй осторожности, но откажись от всех своих прежних намерений, что бы ты ни хотел совершить.
…Вот что тебе предстоит. Ты должен завоевать Нуширван и для этого годятся любые достижимые способы. Сегодня ночью полетишь в Пта. У тебя слишком мало времени, чтобы рассуждать, насколько необходимо немедленное наступление…
…Вот все, — она печально улыбнулась, — вот все, что я могу пока тебе открыть. Ибо уста мои запечатаны той же магической цепью, которая держит мое тело в темнице дворца-крепости бессчетные века. Пта… Питер Холройд… твоя вторая жена, давно забытая тобой Лоони, попытается помочь тебе и спасет тебя от всех опасностей. А теперь тебе пора. Во двор, к пернатым скрирам, ты попадешь через мой балкон. И помни…
Ее голос дрогнул, широко раскрытые глаза что-то увидели за спиной Холройда. Он обернулся и увидел за дверью Тара, пожирающего глазами полуобнаженную грудь женщины. И хотя она по-прежнему улыбалась Холройду, он заметил, что лицо ее стало жестким. Она шепнула:
— Пусть это тело умрет. Иначе оно запомнит… слишком много… Прощай! И удачи тебе!
Сзади Тар закричал:
— Поторопись, парень! Захвати одежду. Пора тебе уносить ноги…
В отдалении послышались какие-то крики.
Когда Холройд снова посмотрел на Гию, она неподвижно лежала на ковре. Теперь это была просто хорошенькая молодая женщина, потерявшая, по-видимому, сознание. Вскочив на спину замершему скриру, он забыл о ней, как о далеком прошлом.
Как у ветряной мельницы, захлопали мощные крылья, поднимая волну воздуха, когда птица взмыла в ночное небо. Они полетели. И вдруг…
До Холройда донесся отчаянный вопль погонщика скрира:
— В меня попали! — он покачнулся в седле и покатился вперед по спине птицы. Когда Холройд перебрался туда, где раньше сидел погонщик, седло было уже пустым, а далеко внизу затихал крик: «А-а-аааа…»
Он остался один. Один в странном, фантастическом мире. Один на огромной, неуправляемой птице.
Из-за тяжелых плотных облаков выглянула луна. Ее диск футов десяти в диаметре показался Холройду непривычно большим, намного больше, чем он когда-либо видел. К тому же луна висела так низко, что он подумал: похоже, Земля и ее серебристая спутница приблизились друг к другу за время, пролетевшее после двадцатого века. Низкий и странно близкий шар разливал вокруг свое бледное сияние. И в лунном свете Холройд в последний раз увидел Линн.
Город мягко светился в омывающих его лучах. А посреди города высился замок. Сверху он казался не заброшенным и потемневшим от времени, а сверкающим и белоснежным. Вокруг темнели деревья парка, дальше тянулись городские строения. Постепенно все отодвигалось и уменьшалось. И, наконец, город превратился в бесплотную нереальную тень на огромной, смутно различимой земле. Так Холройду и запомнилась эта картина — крохотный городок, сливающийся с землей.
