- Скаутские правила - это твоя религия, если можно мне так выразиться?
- Нет, - ответил Тимоти. - Но "бойскаута уважают". Однажды я попробовал изучать вероисповедания и узнал, что такое истина. Я написал письма пасторам всех вероисповеданий - всем тем, кого нашел в телефонном справочнике и в газете. Когда я проводил свои каникулы на Востоке, я узнал имена и по возвращению написал им. Я не мог писать тем, кто жил здесь, в этом же городе. Я написал, что хотел бы узнать, какое вероисповедание было истинным, и я ждал, что они напишут мне и расскажут мне о своих вероисповеданиях, и поспорят со мной, ты понимаешь. Я мог читать библиотечные книги, и все, что им надо было сделать, это посоветовать некоторые, как я сказал им, а потом немного написать мне о них.
- Они написали?
- Некоторые из них ответили, - сказал Тим, - но почти все они сказали мне пойти к кому-нибудь рядом со мной. Несколько из них написали, что они очень заняты. Некоторые дали мне названия нескольких книг, но никто из них не попросил меня написать снова, а... а я был лишь маленьким мальчиком. Всего девяти лет, так я и не мог ни с кем поговорить. Когда я думал над этим, я понял, что не смог бы принять какое-либо вероисповедание, будучи в таком юном возрасте, если только это не было вероисповедание моих бабули и дедули. Я продолжаю ходить здесь в церковь - это хорошая церковь, она много учит истине, я уверен. Я читаю все, что могу найти, поэтому, когда я буду достаточно взрослым, я буду знать, что должен делать. Как вы считаете, Питер, сколько лет мне должно быть?
- Университетский возраст, - ответил Уэллес. - Ты собираешься в университет?
К тому времени любой из пасторов будет разговаривать с тобой, за исключением тех, кто слишком занят!
- Действительно, это нравственная проблема. Имею ли я право ждать? Но я должен ждать. Это как говорить неправду - я должен понемногу лгать, но я ненавижу это. Если у меня есть нравственное обязательство принять истинное вероисповедание, как только я определю его, ну и что же тогда? Я на могу этого сделать до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать лет или двадцать?
- Если ты не можешь, значит не можешь. Должен считать, что вопрос решен. По закону ты несовершеннолетний, контролируемый своими бабушкой и дедушкой, и, несмотря на то, что ты мог бы заявить о своем праве пойти туда, куда ведет тебя твоя совесть, было бы не возможно оправдать и объяснить твой выбор без того, чтобы полностью тебя не выдать - это совсем как то, что ты должен ходить в школу, пока тебе не исполнится, по крайней мере, восемнадцать, даже если ты знаешь больше большинства докторов философии.
Это все часть игры, и тот, кто сотворил тебя, должен понимать это.
- Никогда я не скажу тебе неправду, - сказал Тим. - Я был так ужасно одинок - мои друзья по письмам ничего не знали обо мне на самом деле. Я сообщил им только то, что им надлежало знать. Малышам хорошо быть с другими людьми, но когда ты подрастаешь, ты должен, по-настоящему иметь друзей.
- Да, это часть становления взрослым. Ты должен понять других и поделиться с ними мыслями. Ты, действительно, слишком долго был предоставлен самому себе.
- Это было не то, чего мне хотелось. Ведь без настоящего друга это был только обман и я никогда не мог позволить своим друзьям детства узнать что-либо обо мне. Я изучал их и писал о них рассказы, и этого было достаточно, но ведь это всего лишь крошечная частичка меня.
- Быть твоим другом, это такая честь для меня, Тим. Каждый нуждается в друге. Я горжусь, что ты доверяешь мне.
Молча Тим минуту гладил кошку, затем взглянул с улыбкой.
- Как насчет того, чтобы послушать мою любимую шутку? - спросил он.
- Очень охотно, - ответил психиатр, напрягаясь почти при каждом большом потрясении.
- Это записи. Я записал это с радиопрограммы.
Уэллес слушал. Он мало разбирался в музыке, но симфония, которую он слушал, нравилась ему. Диктор очень хвалил ее в небольших вступлениях до и после каждой части. Тимоти хихикал.
- Нравится?
- Очень. Я не вижу шутки.
- Я написал ее.
- Тим, это выше моего понимания! Но я все еще не понимаю шутки.
- Шутка в том, что я написал ее с помощью математики. Я вычислил, как должны звучать радость, горе, надежда, торжество и все остальное, и - это было как раз после того, как я изучил гармонию; ты ведь знаешь какая она точная.
Потерявший дар речи Уэллес кивнул.
- Я разработал гармонию на основании разных метаболизмов - каким образом вы действуете под влиянием этих эмоций; каким образом изменяется скорость вашего обмена веществ, пульсация вашего сердца, дыхание и все такое. Я отправил ее дирижеру одного оркестра, который не имел представления о том, что это была шутка - конечно, я ничего не объяснил и сыграл музыкальное произведение. А я получил также приятный авторский гонорар.
- Ты все же сведешь меня в могилу, - с глубокой искренностью произнес Уэллес.
- Не говори мне больше ничего сегодня; я больше не в состоянии воспринимать. Я иду домой. Может быть, к завтрашнему дню я и пойму шутку и вернусь посмеяться. Тим, были ли у тебя когда-нибудь в чем-нибудь неудачи?
- Два шкафчика заполнены статьями и рассказами, которые не удалось продать. Я страдаю из-за некоторых из них. Была сказка о шахматах. Видишь ли, в игре "Сквозь зеркало", а это была не очень хорошая игра, трудно было ясно понять связь сказки с ходами игры.
- Я вообще никогда не мог понять это.
- Я думал, что было бы забавно провести игру на первенство и написать об этом фантазию, как если бы была война между двумя небольшими старыми странами, в которой участвовали бы шахматные фигуры, кони, и пехотинцы. Были бы укрепленные стены, ладьи, под охраной командиров, и епископы, слоны, не могли сражаться так, как воины, и, конечно, королевы - это женщины, их не убивают, не в сражении врукопашную, и... ну, понимаешь? Я хотел разработать нападения и взятие в плен и сохранить людям жизнь.
Необычная война, как ты понимаешь, и сделать так, чтобы стратегия игры и стратегия войны совпали, и чтобы все кончилось хорошо. И у меня ушло так много времени на то, чтобы разработать это и записать. Чтобы представить эту игру, как игру в шахматы, а затем преобразовать ее в действия людей и их побуждения, и наделить их речью, которая бы соответствовала разным типам людей. Я покажу это тебе. Мне понравилось это. Но никто ведь не напечатает это. Шахматисты не любят выдумок, никто не любит, кто занимается шахматами. У человека должен быть особый склад ума, чтобы ему нравилось и то, и другое. И это было разочарованием. Я надеялся, что эта сказка будет напечатана, потому что тому малому количеству людей, которым нравятся вещи такого сорта, очень бы понравилась эта сказка.
