— Жена Пермякова — злонамеренная и ограниченная мещанка, готовая оклеветать кого угодно, кто ей не нравится. Пермяков даже порекомендовал Жаркову не вмешивать ее в дело Глебовского, но Жарков словно специально подбирал именно таких свидетелей. Почему из всех участниц драмкружка в Доме культуры он выбрал Дульскую? Потому что она играет те же роли, что и Глебовская, причем играет их гораздо хуже. Ну, а теперь включите-ка окончание допроса Пивоваровой. Последних реплик совершенно достаточно.
Бурьян пропустил часть катушки, потом включил звук. Раздался чуть хрипловатый женский басок.
Пивоварова. Мы почти крались за ними, даже прижимались к забору, неслышные и невидные.
Жарков. Зачем?
Пивоварова. Люблю за чужими романами подглядывать. Дело женское. Занятно.
Жарков. Роман этот закончился трагедией. Вы видели?
Пивоварова. А то нет? Потеряла Людка такого хахаля…
Жарков. Вы знакомы лично с Глебовской?
Пивоварова. Лично? Нет. Видела как-то у нас в кафе.
Жарков. С кем?
Пивоварова. С мужем. Она выпендривалась, мужиков приглядывала. А он сидел злющий-презлющий. Должно быть, предчувствовал, что под суд пойдет.
Жарков. Вы в этом уверены?
Пивоварова. А кого же судить? Все уверены. Посидите у нас, наслушаетесь.
Левашова закрыла магнитофон. Сказала скорее с грустью, чем с насмешкой:
— Я присутствовала на этом допросе и рискнула заметить Жаркову, что такие свидетели не вызывают доверия, он мне в ответ: учитесь, мол, девушка, отличать спорное от бесспорного.
— Вот и я учусь, — вздохнул Бурьян.
Запутавшись в сложностях своего первого в этом городе дела, прокурор вызвал к себе Ерикеева из ОБХСС. Тот не заставил себя долго ждать. Доходный дои купца Оловянишникова строился как палаты для обеспеченных, его многокомнатные квартиры-близнецы соединялись друг с другом, разделенные только просторными лестничными клетками, в центре которых подымался такой же просторный лифт. Поднимись с этажа на этаж, сверни направо или налево с площадки с итальянским окном — и попадешь в нужный тебе отдел любого родственного твоему ведомства.
— Интересно, зачем это я тебе понадобился? — спросил Ерикеев, открывая дверь. — Как прокурору или как другу студенческих лет?
— С другом студенческих лет я охотно пойду в «обжорку», а сейчас ты мне нужен по делу.
— Так Глебовский в государственных хищениях никак не повинен.
— Сядь, — сказал Бурьян, — и подумай. Где-то наши с тобой следовательские пути пересекаются.
— Пожалуй, я догадываюсь. На Фролове.
— На Фролове, угадал, — сказал Бурьян. — Чем вызвана его злоба к Глебовскому? Что инженер написал о нем в ваше ведомство? В чем он подозревал его?
— Образно выражаясь, в фабрикации «мертвых душ». А конкретно — в систематических приписках в платежных ведомостях сплавщиков нескольких лишних фамилий. Деньги в заводской бухгалтерии он получал сам, сам же и расплачивался с рабочими. Все это разные люди, набранные Фроловым в окружающих деревнях, по существу шабашники, не числящиеся в штатах завода, работают посезонно от весны до осени, а потом разъезжаются кто куда в зависимости от местожительства или другой работы. Мы нашли этот метод порочным, допускающим возможность злоупотреблений, и директор с нами согласился, сообщив о том, что вопрос о сплавщиках ставился уже на парткоме Глебовским и с будущего сезона наем их будет проводиться под наблюдением отдела кадров завода.
— Что же вы предприняли для проверки Фролова? Ведь он уже работает так от сезона к сезону, — спросил Бурьян.
— Кое-что предприняли, но, боюсь, поздновато. Проверили список сплавщиков по платежным ведомостям и нашли пять «мертвых душ». Эпитет этот, между прочим, придумал Глебовский, и о них я и говорил с ним после его ареста. Но Фролов вывернулся. Мы явились к нему сразу же, но, видимо, он успел подготовиться. Должно быть, уже после заседания парткома. Нам же он показал готовый приказ об увольнении их за систематические прогулы. Вызвал их специально: они еще не успели уехать из общежития. Но тут обнаружилось одно загадочное обстоятельство. В общежитии они прожили всего четыре дня, якобы перебрались сюда из палатки. А о палатке этой, оказывается, знал только Фролов и указать ее нам не смог, сказал, что разобрали за негодностью.
— А что говорят сплавщики? Ведь на реке-то этих видели?
— Мнутся. Кто говорит — видел, кто — нет. А в общежитии пили, мол, крепко. Жилье обмывали.
— Сколько лет заведует сплавконторой Фролов?
— Восьмой год.
— И только сейчас Глебовский обнаружил «мертвые души»?
— А Глебовский пришел на завод только в прошлом году, — сказал Ерикеев и подтянулся: перед ним сидел уже не университетский товарищ, а прокурор города.
— Сколько у нас зарабатывает сплавщик? Не меньше любого бригадира трактористов на лесосеке. И хотя те штатные, заводские, все равно не меньше. А пять-шесть «мертвых душ» за сезон — это не один десяток тысяч. А за восемь лет?.. То-то. А вы прекращаете дело, капитан Ерикеев, потому что вас провел за нос жулик, подсунувший вам пятерых алкашей.
— А мы его и не прекращали, ваше превосходительство, — Ерикеев все-таки не забывал о студенческой дружбе, — расследование продолжается. Мы не трогаем Фролова. Пока. Пятеро алкашей стоили ему пять сотенных, а сколько он нажил на них, уже известно. Известна и цена «мертвых душ» за прошлые годы. Остались неподсчитанными лишь первые два сезона, но как только найдем всех «живых», подсчитаем и «мертвых». Жди, Андрюшенька, это действительно десятки тысяч. И скоро чичиковская эпопея в ее современном варианте, пожалуй, ляжет к тебе на стол, изложенная на языке профессиональных юристов.
— Что значит «скоро», Миша? Если бы ты знал, как мне это нужно.
— Я и знаю. Потерпи недельку. Канцелярская работа, бухгалтерская. А подсчитывать некому, людей у меня не больше, чем у тебя.
— А пока это тормозит дело Глебовского. Может быть, будущее дело Фролова раскроет нам и тайну убийства Маркарьяна. Я ведь не из-за Кострова пересматриваю обвинение Глебовского в этом убийстве. Не выслуживаюсь перед начальством, как думает Соловцов.
— Соловцов мыслит теми же категориями, что и Вагин. Римское право: кому выгодно. Но убийство Маркарьяна, оказывается, выгоднее Фролову, чем бывшему главному инженеру. Мотив сильнее. Однако будущее дело Фролова само по себе еще не снимает обвинения с Глебовского. Вся твоя трудность в том, что Фролов, как показывают обстоятельства убийства, сам не мог быть убийцей. Алиби его неопровержимо.
