— Ранверу Коркориган, если можно.
Том никогда не слышал, чтобы Труда говорила подобным голосом. С таким изяществом и так четко выговаривая слова.
— Минутку…
На голограмме, висевшей над столом, лицо-пиктограмма со смазанными чертами сменилось человеческим: белобородый мужчина с темно-красными шрамами, пересекающими одну щеку.
— Главный управляющий Вэлнир к вашим услугам.
Том застыл в дверном проеме — всего лишь третий раз в жизни он присутствовал при вызове другой страты. Он медленно поставил контейнеры с водой на пол. Ни Труда, ни отец даже не посмотрели в его сторону.
— Я обращаюсь к вам от имени торговца Коркоригана. — Труда кивком указала на отца.
Его застывшее лицо напоминало маску. Он остался безучастным к тому, что Труда явно завысила его общественное положение.
— Жена торговца Коркоригана — гость Его Мудрейшества, насколько нам известно.
После долгой паузы управляющий ответил:
— Мы ждали этого запроса. Меня просили заверить вас, что мадам Коркориган здесь хорошо.
Отец молча наблюдал за происходящим.
— Она… — старик Вэлнир прочистил горло. — Она вольна находиться там, где пожелает.
— Но она моя жена! — наконец выдавил из себя отец.
— Мне очень жаль, — глаза Вэлнира выражали неподдельное сочувствие.
— Такого объяснения мало! — объявила Труда, и Тому показалось, что внутри у него все перевернулось от этого крика.
— М’дам, я… — голос старика исчез.
А затем его изображение завибрировало, раскололось на тысячу вращающихся фрагментов, которые тут же снова срослись.
Рядом с Вэлниром был теперь Оракул Жерар д’Оврезон.
— Извини, старина, — обратился он к управляющему. — Это — моя забота. — Взгляд его красивых глаз скользнул по лицу Труды, потом Оракул слегка поклонился отцу: — Мои наилучшие пожелания!
Лицо отца стало пепельно-серым.
— Ран действительно прекрасная женщина, — улыбка тронула губы Оракула. — Но я обещал ей… гармонию… Ее нельзя тревожить.
— Она — моя жена.
— Нет… Вот ведь проклятие! — Оракул пожал широкими плечами. — Есть одна вещь, о которой я не хотел говорить вам. — Странная улыбка мелькнула у него на губах и тут же исчезла. — Но, кажется, придется сказать…
— Ранвера — моя жена.
— Боюсь, уже нет. — Голос Оракула зазвучал неожиданно громко, усиленный эхом, подобного которому Том никогда не слышал. — И я не сказал Ран… — Оракул помедлил. И словно отрезал: — О вашей приближающейся смерти.
Том обратил внимание на руки Труды, вцепившиеся в край стола, бескровно-белые от напряжения, и гнев захлестнул его.
— Нет! — закричал он.
— Это ее сын? — бездонные холодные серые глаза уставились на Тома. Оракул готов был встретить волну ярости Тома и поглотить ее. — Кажется, мы встречаемся впервые, если быть хронологически точным.
— Ранвера для вас ничего не значит, — вновь начала Труда.
— Я могу втянуть в поток времени больше, чем… Впрочем, ладно… Скажем, она имеет качества, которые могу оценить только я один. — Оракул нахмурился. — Примите мои сожаления! — Он отвесил учтивый поклон всем, кто находился в комнате. — И вот что еще. — Глаза Оракула остановились на отце. — Деврейг… если мне, конечно, будет позволено называть вас так… С вашей стороны было бы очень мудро привести свои дела в порядок.
Странный звук вырвался из груди Труды.
— Пять декад. — Оракул перевел пристальный взгляд на нее. — Именно столько отпущено вашему другу Деврейгу.
Изображение померкло.
* * *
Минус тридцать дней. Осталось три декады.
Кто-то коснулся рукава. Том обернулся. Бритоголовая прислужница жрицы, девочка-подросток немногим старше его, отодвинула Тома в сторону, чтобы Антистита, старшая жрица, шурша тяжелым лиловым шелком, смогла еще раз пройти мимо кровати отца.
— Я не… верю… — голос отца был слабым. Бритоголовая прервала свою молитву:
— Вы привыкнете.
Юная прислужница следила за дисплеями. Они стояли возле Тома: голографический медсканер слева, процессор для молитв — справа. Затем она снова качнула кадилом, и Том закашлялся, вдохнув фиолетовый дым.
Моргая и смахивая слезы, он наблюдал, как Антистита водит руками над отцовскими чакрами, нараспев произнося молитвы. Многообразие фазовых пространств множилось и разворачивалось на дисплеях.
Когда Антистита наклонилась к отцу, тот слабо кивнул ей, лицо его было безучастно.
— Благословляю вас.
Юная прислужница жестом свернула голографические дисплеи и убрала процессоры. Закончив, обе жрицы, одетые в лиловые одежды, ушли. Их поспешность удивила Тома. Но потом он понял, в чем дело, и вышел вслед за ними.
— Мне очень жаль, — глаза Антиститы блестели в полумраке.
— Вы же не нашли у моего отца никакой болезни!
Том и сам пытался поставить диагноз с помощью дешевой диагностической полоски. Когда он прилепил ее на лоб отца, полоска осталась красной, а графа «прогноз лечения» осталась абсолютно белой, что не предвещало ничего плохого.
— Да, мы не знаем, что с Деврейгом, — жрица протянула руку и коснулась скрюченным пальцем лба мальчика. — Но ты должен приготовиться к худшему.
Том смотрел вдаль, моргая: дым от ладана все еще щипал его глаза.
— Я не могу.
* * *
Луч гразера испепелил половину лица, и один глаз уставился на него, навсегда остекленев…
— Эй, Том!
Мальчик вздрогнул и стряхнул с себя промелькнувшее видение.
— Том? — Голос доносился снаружи. Минус девять дней…
Мальчик встал, прошлепал босыми ногами по холодному камню, взглянул на отца. Затем подошел к занавесу и отдернул его. Он не видел Труды в течение нескольких дней, но вот она, наконец-то вновь появилась. И на этот раз не одна за ее спиной стоял смуглый человек с желтой татуировкой на коже.
— Труда, ты знаешь, — пробормотал Том, — отец внешне очень сильно изменился за последнее время.
Он скорее почувствовал, чем услышал, как она ахнула, когда вошла внутрь. Лампочка тускло освещала комнату, но она смогла разглядеть все, что осталось от Коркоригана-старшего. Серая сморщенная оболочка, свернувшаяся в позе зародыша…
— Это доктор Сухрам. — Труда указала на своего спутника, который уже размещал крошечные диски на коже отца.
Кривые, пульсируя, заскользили по дисплеям.
— Никаких травм, — пробормотал себе под нос Сухрам.
— Он — мой друг.
— Код доступа… — Сухрам взглянул наверх, затем повернулся обратно к своим диагностическим приборам. — Неважно.
