Но не сказал.
Потому что рука-то была послушна вполне, а вот полосочка света была и впрямь тяжела и обжигала чрезмерно…
— Когда тебе привезут новую кумангу? — спросил, обмирая, Илья. — Да поднимись ты наконец и голову подними!.. Когда?
— Утром… Я сбегаю потороплю?
— Сидеть!
— Но что я могу сделать для тебя, сидя?
— Ты можешь немножко помолчать для меня, малыш…
Малыша звали Архад… Нет, пожалуй, точнее так: Аргад, — но с глухим фрикативным «г», какое бывает в родственных русскому языках и в слове «ага». Впрочем, давайте плюнем и будем писать его имя так: Аргхад — просто чтобы не забыть, как оно произносится. Потому что — а вдруг это важно?
Так вот: Чистильщик Аргхад мог значительно больше, чем помолчать, сидя. Илья убедился в этом, доковыляв до его резиденции.
Начать хотя бы с того, что резиденция Аргхада размещалась в большом трёхэтажном здании (почти небоскрёбе, по меркам Восточных Пределов), занимая все три этажа плюс два подземных. Илья вспомнил свои двенадцать хижин, развалюх, угловых мансард и полуподвальных келий (протекавшая мансарда в пятом городе была его самым роскошным жильём) и впервые оценил масштабы своего неумения жить.
Прежде всего они спустились в нижний подвал, потому что именно там хранился малый саркофаг Чистильщика — неподъёмный свинцовый кубик со стальной оболочкой и сложной системой запоров, каких никогда не было у Ильи. Новенькие запоры были, несомненно, сработаны местным кузнецом-недочистком… Словом, это был абсолютно пижонский сейф, ключи от которого Аргхад немедленно передал Илье. Кроме запоров, саркофаг — даже пустой! — днём и ночью охранялся двумя дюжими недочистками; попросту говоря — рабами. Переподчинив их себе, Илья с облегчением избавился от куманги.
Освободить рабов он, увы, не мог, хотя и полагал их излишеством. Придётся им подождать до утра: утром он наденет плащ Аргхада, получит его новую кумангу и наведёт здесь порядок… Конечно, не его это дело, но он чувствовал себя виноватым перед малышом, которому предстоял суд орденского трибунала, и он решил хоть немного смягчить грядущий приговор. За профнепригодность Аргхада могут разве что разжаловать в послушники, но вот если его обвинят в злорадстве… Решено: завтра Илья этих недоделанных дочистит. И, надо полагать, не только этих.
Всё-таки орден переоценил свои силы: в Чистильщики уже лезет всякая немочь. Ведь знают, что их ждёт впереди, не могут не знать! А всё равно лезут…
Затем Аргхад вывел Илью из подвалов наверх, в бельэтаж, где поднятый пинками домашний лекарь (лучший в городе, разумеется, и тоже недочисток) остановил кровь и обработал ранки целебными мазями, моментально успокоившими боль. Но не удовлетворился этим, раздел Илью до пояса (Илья вспомнил о патронах, ухватил левой рукой камзол и держал, не выпуская), уложил на диван и быстро, ловко, методично, почти не причиняя боли, занялся его синяками и ссадинами, промывая, смазывая, обкладывая компрессами. Наконец накрыл Илью одеялом, сказал: «Двадцать минут покоя» — и исчез.
Аргхад между тем носился по всему дому, поминутно оказываясь рядом и заглядывая в глаза. Казалось, он будил пинками все комнаты на всех трёх этажах своей резиденции, как только что разбудил лекаря. Илья то хмурился, то усмехался, но любое выражение на его лице (неважно — одобрения или, наоборот, неудовольствия) лишь подстёгивало усердную суету Аргхада. В конце концов Илья просто закрыл глаза и расслабился, полупогружаясь в полусон, помимо воли наслаждаясь уютной какофонией звуков и запахов.
…Гудели каминные трубы; аппетитно скворчало и попыхивало внизу на кухне; зазывно звенели столовое серебро и хрусталь; журчала вода (прозрачная даже на слух); прохладно шелестели шелка, и глухо бухали взбиваемые перины; с лёгким быстрым беспорядочно-множественным топотком босых ног вползали откуда-то тревожаще-нежные благоухания. «Не спать! Не спать! Не спать!» — приказывал себе Илья и сам себя убаюкивал монотонным повтором.
И почти уже видел во сне Неллечку Дутову, мать-одиночку, её однокомнатную квартирку в блочной пятиэтажке, где в единственной комнате ровно сопит Неллечкино пятнадцатилетнее чадо, пуская слюни на смятую щекой двенадцатую страницу Корана (сорок рублей на чёрном рынке), а Неллечка, забыв о кипящем чайнике, в сто двадцать пятый, наверное, раз вспоминает тот день, когда они с Ильёй познакомились. Десять (Боже мой, почти уже одиннадцать!) лет назад; значит, в августе у них был День Роз, а вот с Толиком они едва догрызлись до деревянной, и спасибо хоть квартиру не отобрал. Да, это случилось именно в августе — Илья, как и теперь, вернулся из командировки и, сдавая отчёт в бухгалтерию треста, впервые обратил внимание на секретаршу-машинистку с коровьими, как он тогда же выразился, глазами. Но это оказалось ничуть не обидно, потому что Неллечка знала, что глаза у коров добрые, и поняла, что Илья имеет в виду именно это. Как много, оказывается, произошло в тот единственный день! Какой-то кинофильм в «Нефтянике» (они зашли со скандалом в середине сеанса и вышли, не досмотрев, а что смотрели, не помнят); и закат над палаточным городком, которого Неллечка никогда раньше не замечала; и ресторан «Белые ночи», где был, как назло, рыбный день; и несостоявшаяся драка с её записным ухажёром (Неллечка до сих пор не понимает, что с ним произошло: он и теперь, десять лет спустя, какой-то пришибленный); и ночь в гараже сослуживца, на откидных сиденьях «жигулей», с глупыми страхами задохнуться, как это, говорят, не раз бывало с другими…
— А где ж тогда было чадо? — спросил Илья в сто двадцать пятый раз.
— А Сержик был в квартире, с бабушкой, потому и гараж, — в сто двадцать пятый раз ответила Неллечка и поскучнела. — У него опять двойка по географии, ты бы с ним позанимался.
— Я никогда не знал географии, — соврал Илья. — И вообще, мне до сих пор иногда снится, что Земля плоская.
— Почему? — равнодушно удивилась Неллечка.
— Наверное, потому, что так удобнее.
— Да. Так удобнее… — согласилась она, имея в виду вовсе не географию.
Илья ждал, что теперь она заговорит о садовом участке, о том, что пора бы уже привезти навоз и неплохо бы огородить, но она не заговорила.
Она встала, выключила наконец плитку и заварила чай в термосе — а всё остальное было уже готово, и машина ждала их возле подъезда. Инженеру Тенину оказалось проще купить машину, чем получить квартиру, — и лучше всё-таки так, чем совать пятёрку комендантше общежития и заранее договариваться с соседями по комнате. Брак на колёсах. День Роз. Странно, почему она за него держится, и ещё более странно, почему она не настаивает на официальном браке, раз уж так за него держится, но она молодец, что не настаивает. А про садовый участок — это они хорошо придумали: можно будет поставить домик. С мансардой, и получится две комнаты. Это дело надо как следует обмозговать. Он подхватил сумку, вышел на лестничную площадку, и, пока Неллечка бесшумно запирала квартиру, он в который уже раз за последние два года пообещал себе как следует обмозговать это дело.
