— Ты меня осуждаешь?
— Нет. Хочу понять. Моя сестра тебя очень любила. Она не могла любить злого человека. Я ее хорошо знала…
Я не знал, что ей сказать. Сама, может быть, не догадываясь, Елена затронула самую больную струну моей души, В самом деле, кто я? Вспоминая жуткие сцены кровавых расправ с бандами, я не мог найти себе оправдания… Но и не мог найти альтернативы своим действиям. Иногда мне казалось, что я являюсь слепым орудием кого-то или чего-то и это толкает меня вопреки желанию совершать не свойственные мне действия. Это бесило меня. Действительно, если посмотреть в прошлое, то казалось, что мною руководили почти во всем не проявления собственной воли, а обстоятельства реальности. И я будто был в плену этих обстоятельств, не сопротивляясь, не выбирая собственного пути. Если считать принятые мною решения правильными, а оно, наверное, так и было, то я скорее походил не на человека с его эмоциями, страстями, наконец, с ошибками, а на какой-то компьютер, выдающий правильные решения на поставленную реальностью задачу. Подумав это, я почувствовал чуть ли не отвращение к себе самому.
Я закрыл глаза и почувствовал, как узкая мягкая ладонь Елены коснулась моей щеки и услышал ее голос:
— Успокойся, не переживай.
Я невольно схватил ее запястье и удержал в своей руке.
— Что ты?
— Я чувствую, — тихо сказала она, — что ты пытаешься понять самого себя… До конца… Но этого никому не дано. Если бы мы могли это делать, то жить стало бы неинтересно.
Я посмотрел вверх. На небе не было ни одной звездочки.
— Под утро пойдет дождь, — сказал я, поднимаясь и направляясь к сложенным неподалеку от костра нашим вещам, — надо сделать шалаш. Не хватает, чтобы мы простудились.
Елена подбросила в костер сухих веток, на поляне стало светлее. Я достал топор и принялся за дело. Срубил несколько молодых березок и из их стволов соорудил остов. Потом нарубил веток и покрыл его ими в несколько слоев.
Покровский не появился и на следующий день. Я с рассвета без толку прождал его, спрятавшись в придорожных зарослях, и вернулся на поляну уже в полной темноте.
«Что, если он выбрал другое направление?» Думая об этом, я испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, я твердо знал, что должен убить Покровского и убью. Чего бы это мне ни стоило. Я буду преследовать его. Если не здесь, то в другом месте. Пока не найду и не всажу в него пулю. Но с другой стороны, мне уже не хотелось убивать его. Хотя я знал, что не смогу вернуться домой до тех пор, пока не покончу с ним. Но в то же время испытывал облегчение, что развязка откладывается на день, если он все-таки выбрал эту дорогу, и па неопределенное время, если я ошибся в выборе им направления.
— Возьми завтра с собою Шарика! — посоветовала Елена, помогая мне стянуть промокшую под дождем куртку. Она повесила ее над костром. Дождь начался где-то после четырех дня и лил подряд часа два.
— Да ты разденься и высуши одежду.
Действительно, все мои вещи промокли. Я последовал ее совету. Переодеться было не во что и мне пришлось забраться в шалаш. Там меня ждала приятная неожиданность. Пол его был выстлан толстым слоем травы и покрыт одеялом. Я укрылся и, постепенно согревшись, незаметно для себя заснул. Перед рассветом, одевшись в сухое, я уже было собрался идти на свой пост, как тут меня остановила Елена. Она протянула сверток.
— Здесь еда. Я пожарила, пока ты спал. И возьми с собой Шарика, — напомнила она.
— Зачем?
— Не будет скучно и вообще, на всякий случай.
— Вот на всякий случай пусть он и остается с тобой.
— А мне не скучно. Со мною Ласточка и Алкид.
Алкидом звали моего жеребца. Это был могучий, высокий ахалтекинец, не признававший никого, кроме меня. Я начал приучать его лет шесть назад, когда он был маленьким жеребенком. Кормил его из рук и год назад сам его объездил. Конь настолько привязался ко мне, что, когда я бывал в длительном отъезде, начинал скучать, отказывался от пищи. Летом он пасся в табуне, но стоило мне появиться поблизости, как он издавал пронзительное ржание и, подняв хвост, мчался ко мне. Как-то Александр Иванович, который заслужил у нас репутацию лихого наездника, попытался оседлать Алкида, но удержался в седле не более одной минуты. Хорошо еще, что почва была песчаной. Алкид не забыл нанесенного ему оскорбления и каждый раз, видя Паскевича, угрожающе хрипел, норовя укусить его.
Я вспомнил этот разговор с Еленой потому, что, не прийди ей в голову мысль отправить со мною в засаду Шарика, все, может быть, сложилось иначе и через два-три дня мы были бы уже дома. Она не послушалась меня. Уже находясь в засаде, я почувствовал, что кто-то шевелится рядом в кустах. Приподнявшись на локтях, я увидел Шарика.
— Шарик, назад! К Елене! — строго приказал я, но пес только посмотрел на меня и вильнул раза два хвостом. Очевидно, он получил строгий приказ хозяйки и теперь добросовестно его выполнял. Я хотел было подняться, взять его за ошейник и насильно заставить вернуться, но тут со стороны дороги послышался характерный скрип едущей телеги. Я замер. Вскоре из моего укрытия стало видно, как по дороге движется телега, запряженная в гнедую лошадку. На ее передке сидела жена Покровского. Я всмотрелся, самого Покровского не было видно. Телега проследовала мимо меня и скрылась за поворотом.
Все ясно, — решил я, — Покровский делает очередной «лисий маневр». Послал жену вперед, а сам притаился в кустах. Интересно, сколько он будет ждать? Час, два? Жена его, отъехав с километр, наверное, остановит лошадь и будет ждать. Что ж, подожду и я. Покровский мог появиться с минуты на минуту. Я замер, забыв о Шарике. Прошло еще полчаса. Вдруг Шарик вскочил. Шерсть на его загривке встала дыбом, и он с рычанием бросился назад, по направлению к нашей поляне. Спустя мгновение до меня донесся крик о помощи. Кричала Елена.
Когда я добежал до поляны, она была пуста. Елена исчезла. Исчезли и лошади. Повсюду были видны следы борьбы. Из-под кучи раскинутых веток — все, что осталось от шалаша, — торчал кусок одеяла. Вдали слышался яростный лай Шарика. Ориентируясь на его голос, я кинулся в чащу леса. Лай собаки удалялся все дальше и дальше. Боясь потерять этот ориентир, я мчался, рискуя остаться без глаз, не обращая внимания на ветки, которые стегали по лицу. Внезапно я оказался на довольно широкой песчаной тропе, на которой четко видны были следы лошадиных копыт. Вдали слышался лай собаки. Я побежал быстрее. Лай удалялся и вскоре стал почти не слышен. Очевидно, похитители сели на лошадей и у меня не оставалось шансов догнать их. Что, если они свернут с дороги и я потеряю след? От быстрого бега стало сдавать дыхание, и я вынужден был перейти на шаг.
