– Конечно. Несправедливо, что уж поделать, – он даже смог улыбнуться ей. – Добро – такое славное оружие. Такое сильное.
Заров запрокинул голову. Что-то мокрое коснулось лица. Капля дождя или снежинка. Еще одна.
Все-таки – снег.
– Надо пройти очень долгий путь, Мария. Чтобы не бояться – ни добра, ни зла. Но ты этого не поймешь. Твой путь будет быстрым.
Он заглянул в ее глаза.
– Лети, девочка.
Снег, снег, снег…
Еще слабый, еще тающий в липкой грязи луж, еще неспособный победить.
Заров обогнул бетонные блоки, разбросанные вдоль здания. Ржавые петли арматуры уже затянул иней. Он прижался лбом к шершавому, ледяному бетону, постоял, ожидая, пока уймется боль.
Но болело слишком глубоко внутри.
– Слава, – прошептал он. – Слава, ты об этом говорил? Да?
Что он увидел в свой последний вечер, что представил? Как угадал победу – если это и впрямь победа?
– Все-таки – не она, – сказал Ярослав. – Уже немало, ведь верно?
Снег все падал, и тишина сгущалась, близилась к той грани, за которой он мог бы – услышать. Но еще многое было не доведено до конца, и не было времени вслушиваться в шепот из-за грани. Заров обогнул бетонные надолбы, скользя по подмороженной грязи, приблизился к телу.
Мария смотрела в небо. Глаза были открыты, снежинки таяли на лице – и казалось, что Посланница Добра плачет. Пика арматурины, прошедшей сквозь живот, глянцевито поблескивала в свете заходящего солнца.
– Нам не нужна такая любовь, – сказал Заров. – Уноси ее с собой… в ад.
– Так уверен, что она пришла оттуда?
Ярослав обернулся.
Илья Карамазов держал пистолет опущенным, не целясь, но в этой хватке было слишком много легкости и спокойствия.
– Уверен, – Ярослав посмотрел ему в глаза. – Ты в этом еще убедишься.
Карамазов заулыбался.
– Наверное. Но ты – раньше, можешь не сомневаться. Где Визирь и мальчишки?
Ярослав пожал плечами.
– Ищи.
Карамазов поднял пистолет, покачал дулом, словно решая, куда стрелять. Тихо засмеялся:
– Боишься, писатель…
– Да.
– Какое это ощущение – стоять под дулом?
– Неужели самому не приходилось?
– Так – нет. Расскажи, ты ведь умеешь.
– Холодно, – просто сказал Заров.
– И все? – Карамазов казался разочарованным.
– Мышцы напрягаются. Словно надеешься отразить пулю.
На лице Ильи отразился легкий интерес.
– Забавно. Не щурься, я не стреляю в голову.
– Может быть – еще и улыбнуться?
Карамазов засмеялся-закашлялся, отступая.
– Остряк… Иди вперед. И не оглядывайся.
Заров не шелохнулся.
– Иди-иди, – добродушно сказал Карамазов. – Я не собираюсь стрелять в спину. Мне нужен щит, и ты им поработаешь.
– Куда идти?
– Пока – вокруг дома. Медленно, прогулочным шагом.
Заров развернулся. Между лопатками тут же возник щекочущий холодок. Но Илья действительно не стрелял, шел следом, шагах в пяти, только грязь чавкала под ногами. Проходя мимо тела Марии, он на мгновение остановился – и Заров услышал легкий хлопок. Он даже не сразу понял, что это был выстрел. Лишь через пару секунд, когда бояться стало поздно.
– Не наложил в штаны? – полюбопытствовал Илья. – В нашем деле необходим контроль. Особенно с такими дамочками.
– Тебе ее абсолютно не жалко? – замедляя шаг спросил Заров.
– Жалко. Она мне очень помогла, – в голосе Ильи сквозила теплота. – Но ты понимаешь, Ярослав, тут ведь сопли неуместны. Слишком большие ставки. Побыстрее, хорошо?
Они шли по стройке, и Заров непроизвольно цеплялся взглядом за каждую мелочь. Строительный вагончик, почему-то покрашенный в бледно-розовый цвет, гора обугленных досок, старый сломанный будильник, высунувший из лужи смятый бок. Длинная лента застывшей смолы, сползающая по стене дома и растекшаяся жирной кляксой. Делянка сверкающих осколков, торчащих из земли
– их и нарочно так не воткнешь, словно кто-то засеял стеклом усталую городскую почву, и та, благодарная, отозвалась диковинным урожаем.
Его мир, его исток, его последняя арена.
Города, что созданы для съемок «Сталкера», земля, что охотнее всего родит стекло, люди, готовые дарить свою правду, единственно верную и любимую, всему миру.
Он уже об этом не расскажет. Не успеет рассказать.
Может быть, смогут другие.
Они завернули за угол.
– Стой, писатель, – сказал Илья.
Он подчинился, поднимая голову, вглядываясь в вечерний сумрак. Мальчишки стояли у стены, упираясь в нее руками, сейчас – абсолютно одинаковые, неотличимые друг от друга. Визирь, со своим маленьким пистолетом, прохаживающийся в сторонке.
Все-таки захотел лично поставить точку…
– Хайретдинов! – негромко позвал Илья. Визирь дернулся, оборачиваясь, но, видно, понял, что соревноваться в скорости с Посланником Тьмы не стоит. Медленно опустил руку с оружием. – Вот так, – одобрил Илья. Он даже не потребовал бросить пистолет – словно его забавляла сама мысль о попытке сопротивления.
Мальчишки даже не шелохнулись.
– Иди к ребятишкам, – сказал Карамазов. Ствол ткнул Ярослава под лопатку, и он подчинился. Встал между Кириллом и Визитером, оперся о стену. Илья носком ботинка пнул его по ступням, раздвигая ноги. Поза стала неудобной, безвольной. В такой позе не слишком-то подергаешься. Ярослав скосил глаза влево, вправо. Поймал взгляды обоих мальчишек.
Черт, кто же из них – кто?
Карамазов за спиной медленно двигался, явно в поисках той точки, откуда сможет контролировать всех четверых. Остановился и сказал, удовлетворенно и успокоенно:
– Ну что, Визирь? Будем прощаться?
Вечер сгущался, словно над городом щедро плеснули темнотой, и та сочилась вниз, на ощетинившиеся светящимися окнами дома, на торопливо разбегающихся людей, на заброшенную стройку с тремя оставшимися Посланниками.
– Не ошибись, Илья, – Хайретдинов казался спокойным. – Ты можешь застрелить меня, но выживешь ли сам?
– О чем ты, Визирь?
– Через десять минут здесь будут сотни людей. Территория уже оцеплена.
– Ты лжешь.
– Нет, Илья. Я не переоценивал своих возможностей. Одно дело – прикончить мальчишек и писателя, другое – справиться с тобой и Марией.
– Писатель с ней справился.
Заров почувствовал, почти физически, что оба Посланника смотрят на него. Спина взмокла.
– Неужели? – в голосе Визиря появилось любопытство. – Вот уж не ожидал!
– Визирь, пора.
– Подожди! Ты не сможешь уйти без меня!
– Может быть, но выхода нет. Альянсы с тобой невозможны. Ты – Власть. Железные законы и колючая проволока. Приказы и подчинение. Праздничные демонстрации и живые панно на стадионах. Все как один. А я… – Карамазов тихонько засмеялся, – я – свобода. Хаос. Право каждого на все.
