Заров наконец-то выполз из-под убитого киллера, глотнул холодный воздух, ловя ртом снежинки. Кровь все текла и текла из пробитого бедра, и голова кружилась, но надо было еще кое-что сделать, и не в коем случае не ошибиться, а пистолет Карамазова был таким тяжелым, хорошо хоть мертвые пальцы разжались легко и охотно, отдавая ему оружие…
– Не двигайся, Кирилл, – сказал он мальчику. – Не двигайся.
Тот замер, послушно, словно понимал, что Заров прав, словно позволял ему – сделать это.
– Визитер! – крикнул Заров. Мальчик над телом Хайретдинова будто и не слышал его. Все всхлипывал, глядя на мертвого киллера, улыбавшегося Ярославу с той стороны Тьмы. И самое главное было – не думать о нем как о человеке, как о ребенке, даже как о посланнике чужой цивилизации, – лишь о той правде, что он принесет в мир…
– Я не могу! Не могу позволить тебе, понимаешь?! – закричал Заров. Визитер наконец-то посмотрел на него, на вздрагивающий в руке писателя «Стечкин», беспомощно улыбнулся. Начал подниматься.
Ты же все это видел, Слава. Все это знал, готовя себе петлю.
НЕТ ГЕРОЙСТВА В УБИЙСТВЕ ЖЕНЩИН И ДЕТЕЙ, НО НИКТО НЕ ОБЕЩАЛ НАМ, ЧТО МЫ СТАНЕМ ГЕРОЯМИ…
Ярослав нажал на спуск.
Пистолет дернулся, рвясь из рук, он попал Визитеру в плечо, и тот вновь упал, закричал, тонким, захлебывающимся голосом, просто ребенок, которого неумело убивал взрослый человек, несчастный Посланник Развития, который пришел в мир, способный научить лишь смерти.
Почему он не умеет стрелять точно…
Где-то за оградой уже нарастал шум, подъезжали машины, и, кажется, донесся стрекот вертолетного мотора. Визирь не соврал, он лишь не ожидал, что все кончится так быстро.
Заров почувствовал, что сходит с ума. Прицелился снова, в голову, а Визитер все пытался что-то сказать, но не мог сдержать крик, он все-таки не привык к боли, ему, наверное, было очень больно и страшно, но то, что он подарил бы миру, уже умея убивать…
– Ярослав Сергеевич, не мучайте его… – Кирилл, послушно стоявший в стороне, шмыгнул разбитым носом. – Это же просто…
МЫ СПОСОБНЫ ЛИШЬ НА ТО, ЧТО МОГУТ ПРОТОТИПЫ – ХОРОШО, ЧТО ТЫ ЭТОГО НЕ ЗАБЫЛ…
Идиот!
Кирилл мог убить Илью.
Визитер – нет.
Заров повернулся, и пистолет словно сжалился над ним, перестал дрожать, и в глазах настоящего Визитера мелькнула досада и растерянность, обида спортсмена, споткнувшегося перед самым финишем…
Он попал.
Визитер, Посланник Развития, последний из оставшихся, повалился на холодную землю.
Кирилл уже не кричал, всхлипывал, зажимая плечо.
– Прости, – сказал Заров. – Кириллка, прости…
Это было нечестно и даже трусливо. Просить прощения, теперь. Прощения все равно больше не было, во всем огромном мире, где жили счастливые люди, которым не приходилось никогда убивать женщин и детей, перед которыми не вставал выбор – в кого стрелять, которым не довелось вынимать себя из петли и смотреть в пыльные зеркала. Он сам прошел этой дорогой, на которой не было ни доверия, ни любви, ни звезд. Выбирая меньшее зло, и оправдывая целью средства.
– Я…ярослав Сергеевич… – Кирилл дышал тяжело, и как-то сонно. – Пистолет… вытрите… и вложите… Илье… в руку… А я этот, Визирю… попробую…
Заров повернул голову, вглядываясь в Кирилла, левой рукой вытирающего «Беретту» о пальто Хайретдинова.
– Думаешь, нам кто-то поверит, малыш?
– Ну… мы же умеем… врать?
Пальцы Карамазова были сжаты в кулак, он, наверное, не хотел снова касаться оружия. Но Заров еще, в отличие от него, жил, и киллеру пришлось взять пистолет.
А самым главным было то, что Карамазов больше не улыбался.
Когда вертолетный прожектор наконец замкнул их в круге света, они просто лежали, глядя друг на друга. Мегафонный рев приказывал мертвецам бросить оружие, а они просто смотрели друг другу в глаза. Выныривали отовсюду люди в камуфляже, и Ярослав знал – четко и ясно – что для начала на них оденут наручники, и лишь потом подумают о милосердии.
Но пока еще было несколько секунд, и они не отводили взгляд, ища в чужих глазах то ли понимание, то ли ту смешную и глупую жалость, которой почему-то нашлось место.
Снег в колеблющемся конусе света был колким и чистым, как бриллиантовая пыль. Под его хрупкой пеленой все равно оставались осень и грязь.
Но они не собирались смотреть так глубоко.
