учения. В глазах бывшего доктора Чоума Голдберга Морган читал не ненависть, а просто непримиримость; однако кто возьмется судить, какое из двух «не» опаснее?
Знакомых Пола Саратха очень раздражали его внезапные звонки, веселые или мрачные — смотря по обстоятельствам, — но неизменно начинающиеся с вопроса: «Слышал новость?..» Раджасингха частенько подмывало ответить, не вникая в суть, дела: «Разумеется, слышал — и нисколько не удивлен», — но не хватало духу портить старому другу заранее предвкушаемое удовольствие.
— Ну, что там еще стряслось? — отозвался Раджа без особого энтузиазма.
— Максина по второму всемирному каналу беседует с сенатором Коллинзом. Думается, наш приятель Морган попал в беду. Позже перезвоню…
Возбужденный Пол исчез с экрана, чтобы уступить место Максине Дюваль: Раджасингх включил основной канал текущих новостей. Максина, сидя у себя в студии, обращалась к председателю Всемирной строительной корпорации, который пребывал в состоянии еле сдерживаемого раздражения — похоже, нарочитом.
— …Поскольку Международный суд объявил о своем решении, не считаете ли вы, сенатор…
— А я-то думал, решения не будет до пятницы, — проворчал Раджасингх, нажимая кнопку видеозаписи. Потом, резко уменьшив звук, включил линию прямой связи с «Аристотелем» и вдруг опомнился: «Мой бог, сегодня же и есть пятница!..»
Как обычно, Ари отозвался без промедления:
— Доброе утро. Раджа. Чем могу быть полезен?
Этот глубокий, бесстрастный голос, чуждый всех человеческих несовершенств, за сорок лет их знакомства не изменился ни на йоту. «Я умру, — мелькнула мысль, — минуют десятилетия, столетия, а он будет так же бесстрастно разговаривать с другими. И сколько еще разговоров он ведет одновременно в эту самую минуту?..» Некогда подобные мысли угнетали Раджу — сейчас они как-то потеряли гнетущий опенок. Завидовать бессмертию «Аристотеля» было бы просто смешно.
— Доброе утро, Ари. Я хотел бы услышать вынесенный сегодня вердикт Международного суда по иску Космотехнической корпорации к монастырю Шри Канда. Меня вполне устроит краткое резюме — полный отчет можно передать позже.
— Параграф первый. Право аренды участка, где расположен монастырь, подтверждено бессрочно в соответствии с тапробанским и мировым законодательствами — последнее в формулировках две тысячи восемьдесят пятого года. Принято единогласно. Параграф второй. Возведение так называемой орбитальной башни рядом с памятником большого исторического и культурного значения подлежит запрету в соответствии с законами о гражданских правонарушениях, поскольку сопровождается неизбежным шумом, вибрацией и беспокойством для граждан. Заинтересованность общества в упомянутом сооружении на данном этапе представляется недостаточной. Принято четырьмя голосами против двух при одном воздержавшемся.
— Спасибо, Ари. Отчета не нужно, он теперь не потребуется. Всего доброго…
Ну, вот все и кончилось — как и следовало ожидать. И в сущности, Раджа сам не понимал, радоваться такому концу или огорчаться.
С одной стороны, глубоко привязанный к прошлому, он не мог не одобрять того, что древние традиции почитаемы и взяты под защиту. Если человечество извлекло какой-то урок из своей кровавой истории, то в первую очередь тот, что оно состоит из отдельных личностей и что охранять надо каждого, какими бы эксцентричными ни казались его наклонно-ста, разве что эта наклонности идут во вред интересам других. Недаром старые поэты — певцы свободы отрицали самую идею государства: может статься, они подчас заходили в своем отрицании слишком далеко, но это все же много лучше, чем от имени государства отрицать свободу.
С другой стороны, Раджасингх ощущал что-то очень похожее на разочарование. Он уже почта убедил себя, что фантастическая затея Моргана — наилучшее средство уберечь Тапробан (а может, и весь мир, хотя за мир он больше не был в ответе) от постепенного сползания к уютному, самодовольному упадку. Или он попросту готовил себя к тому, что, считал неизбежным? Теперь судебный вердикт положил этой затее предел — как минимум на годы.
«Любопытно, чем-то утешит нас Максина?» — подумал Раджа и включил только что записанную передачу. Второй всемирный канал, канал новостей и комментариев к ним (за что его и прозвали «Боссы перед микрофоном»), сегодня демонстрировал миру разгневанного сенатора Коллинза.
— …вне сомнения, превысил свои полномочия и отвлек сотрудников на разработку проектов, не входящих в компетенцию управления.
— Но простите, сенатор, не кажется ли вам, что вы подходите к делу формально? Насколько я понимаю, супернити предназначены для целей строительства, в первую очередь для сооружения мостов. А разве это не мост своего рода? Я сама слышала, как доктор Морган называл свое детище «мост», а иногда — «башня».
— Это вы, Максина, подходите к делу формально. Я бы предпочел наименование «космический лифт». А в отношении супернитей вы заблуждаетесь. Без малого двести лет ими занимались специалисты по космосу. Тот факт, что решающее открытие сделано в управлении наземных проектов, представляется мне несущественным, хотя я, естественно, горд, что открытие совершили ученые, представляющие мою организацию.
— Вы полагаете, что дальнейшую работу в этом направлении следует сосредоточить в управлении космических проектов?
— Какую работу? Проведены сугубо предварительные, черновые изыскания — такие ведутся в ВСК сотнями. Я не вникаю в них и не намерен вникать до тех пор, пока не назреет необходимость принимать ответственные решения.
— А в данном случае она не назрела?
— Разумеется, нет! Мои эксперты по космосу утверждают, что справятся с плановым увеличением перевозок — по крайней мере в обозримом будущем.
— А точнее?
— Расчеты выполнены на двадцать лет.
— А что потом? Сооружение башни, по прогнозам доктора Моргана, займет именно двадцать лет. Что, если она не будет готова в срок?
— Тогда появится что-нибудь еще. Мои подчиненные изучают все варианты, и никто пока что не доказал, что космический лифт — единственно правильное решение.
— Идея сама по себе представляется вам здравой?
— Видимо, так, хотя ее нужно рассмотреть подробнее.
— Значит, вы должны быть благодарны доктору Моргану за проявленную им инициативу.
— Я глубоко уважаю доктора Моргана. Он один из самых талантливых инженеров в моей организации, а может, и во всем мире.
