В парке все бросали на него недоверчивые взгляды. И хотя, как обычно, все скамейки были заняты, к нему подсела лишь одна старая дама, да и та носила нарукавную повязку, которую обычно носят слепые. А когда он захотел поглазеть на рыбаков у Сены — всего лишь только тихонько посмотреть, — каждый из них косился на него недоверчиво и, поколебавшись пару минут, сворачивал удочки.
Твердо решив не портить себе субботу, Вертело купил три литровые бутыли вина и отправился к мостам. Вино городские бездомные взяли, но в беседу с ним тоже не вступили, лишь выдали пару грязных анекдотов, которые Вертело, кстати, и сам знал; как только бутыли опустели, бродяги отправились по своим делам. Вертело купил еще вина и уселся в одиночестве под одним из мостов, бросая камешки в воду, потом свалился на бок и захрапел.
Когда он проснулся, было уже темно. Он стал пробираться домой, прячась, если кто-то встречался ему по дороге: не только брюки, но и пиджак, и рубашка были испачканы и залиты красным вином. Хорошо еще, что в этот час шесть десятков конкурирующих между собой телеканалов показывали семейные программы, улицы были пусты. Он решил на минутку присесть в парке и подумать, как он станет объяснять М-А-С причину своего столь непристойного внешнего вида, как вдруг заметил в темном углу за фонтаном какой-то бледный свет; подойдя ближе, он понял, что это был Нимб.
Оттого ли, что его взгляд все еще был затуманен винными парами, то ли еще по какой-то причине, но Вертело узнал этого человека уже после того, как плюхнулся на скамейку рядом с ним, покорный его гостеприимному жесту. Это был Монтар!
— Вы? Здесь? А?.. — Вертело показал на Нимб.
— А почему бы и нет? — ответил Монтар. — Что вас так удивляет?
— Я думал, — пробормотал Вертело, — я думал, что вы в Не-М? Я же слышал, как Совет вас предал проклятию.
— Ах, вы там были? — Монтар с насмешкой посмотрел на него. — Надеюсь, вы не голосовали за меня?
— Конечно, не голосовал!
Вертело вскочил. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь увидел его рядом с этим ренегатом.
— Почему же вы уходите? — спросил Монтар. Неужели и впрямь в обычно столь высокомерном голосе Монтара было что-то похожее на мольбу?
— И вы еще спрашиваете? Я только одного не понимаю…
— Почему мне сохранили Нимб? — Монтар рассмеялся, хотя и несколько вымученным смехом. Видите ли, лучшего способа кого-либо изолировать, обезвр…
Вертело заткнул уши и ринулся прочь.
АЛЕКСАНДЕР КРЕГЕР
ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ
Поднося стакан к губам, Йозеф сильно запрокинул голову, потерял равновесие и упал с чурбака. Но обычного злорадного смеха не последовало. Впрочем, кое-кто все же поморщился: «Опять этот Йозеф!»
Все уставились на следующего. Пили по очереди. Последним был Старик.
Вдруг Томас натянуто рассмеялся:
— Тьфу, черт! Совсем забыли о наших трупах, надо было о них позаботиться.
Никто не отреагировал. Только Йозеф как-то странно, глуповато улыбнулся.
— Пустяки! — пробормотал Старик, и все повернулись к нему. Первобытные островитяне тоже не церемонились с покойниками, оставляли их где попало… — Он выпрямился и сказал почти весело: — Выпьем-ка еще. Упьемся, как говорится, вусмерть.
Все заулыбались, потянулись к Михаэлю, а тот, звякая горлышком бутылки о бокалы, лил щедро, до краев.
Пили с удовольствием, но продолжали молчать. Чувствовалось напряженное ожидание, хотя ждать было особенно нечего. Как объяснил Старик, перед глазами опустится черный занавес.
Старик поглядел сквозь бокал на огонь, вино заискрилось. Он был доволен и даже счастлив. Пришли все до единого. Никто ни с кем не ссорился, его терпеливо выслушали и ответили, что согласны. Даже Йозеф.
«Вот в чем все-таки преимущество, — подумал Старик. — Не нужно много слов, чтобы понять друг друга. Каждый чувствует то же, что и другой, разделяет его помыслы, потому что они ничем не отличаются от собственных».
Все получилось, как он задумал. Никто не захотел отрываться от остальных. А теперь уже и не мог. Еще четверть часа и…
«Поразительное единодушие! — Старик улыбнулся. — Хотя мы чертовски надоели друг другу за эти годы. Вечное однообразие лиц и жестов, переживаний и мыслей. Штамп, шаблон… Собственно, Йозеф должен бы радоваться».
Старик украдкой взглянул на него. Йозеф с отсутствующим видом потирал искалеченную ногу. «Видно, ноет. Наверно, муссон в этом году задует раньше обычного. Он до сих пор не простил мне, что я не уберег его от скатившегося со скалы валуна. Вас было семеро ровесников, Йозеф; за каждым не углядишь. Тебе исполнилось восемь лет, когда это произошло. Но ведь тебе повезло, мой мальчик, ты стал отличаться от нас, рос непохожим на остальных. Твой физический изъян поначалу был лишь внешним отличием. Да, ты был неуклюж. Тебя дразнили. Ты не мог соперничать с другими, когда они резвились. Ты замкнулся, ушел в себя, отгородился книгами, сделался угрюмым. А теперь ты умнее их, умнее нас, мудрее. И все — благодаря только самому себе. Я мог бы гордиться тобой».
Старик взглянул на часы. «Пора запаливать!» — подумал он.
— Пора запаливать! — крикнул Рольф.
— Давай, Старик!
Поджечь порох предоставили ему, старшему. Он хотел сам, своими руками уничтожить раз и навсегда то, с чего начались их беды. И все — по его вине.
«Жаль, но недоумки из Всемирного научного совета оказались правы. — Старик вытащил из костра головню, чтобы поджечь порох. — Впрочем, не такие уж они недоумки. — Старик усмехнулся. — Я поддался навязчивой идее, не слушал никаких доводов. Хорошо бы сообщить им, что их пророчества сбылись. У клонов нет шансов для саморазвития. Пожалуй, именно это имелось в виду, когда мне говорили об антигуманности эксперимента. А вообще-то, ребята получились что надо. — Старик скривил губы. — Если б только не наша беда».
Он посмотрел на них. Они беспечно пили вино, только слишком спешили и были молчаливей обычного. Или это ему только казалось?
Старик встретился взглядом с Йозефом, в лице которого ему почудилась насмешка. Впрочем, игра теней могла обмануть.
Головня едва тлела. Старик медлил. У него было такое чувство, будто он согласился на трудную и опасную хирургическую операцию и теперь ему предстоит лишиться какой-то важной части собственного тела… Старик перехватил пристальный взгляд Марселя и поднес головню к бороздке, которая была сложена из согнутых полосок бумаги и заполнена самодельным порохом. Бороздку они делали очень тщательно, словно боролись за свою жизнь, а не наоборот. «И вообще, — опять усмехнулся Старик, вспоминая последние часы, — это походило на религиозный ритуал. Они готовились уничтожить себя и свою мать-машину, будто это было нашим спасением».
