Ввиду торжественности этого дня он разрешил себе выпить большой бокал «Наполеона» и выкурить гаванскую сигару. Отныне, подумал он, можно позволить себе такое удовольствие не только по воскресным и праздничным дням. Он включил телевизор. Пусть М-А увидит его не сразу, вначале она, как всегда, устремится к экрану, как раз началась одна из ее любимых передач «Час садовода-любителя», это было ему только на руку. Он услышал, как М-А отпирает дверь, сейчас она войдет.
С трудом переводя дух, М-А ворвалась в комнату, не удостоив его даже взглядом, пробормотала «Пр-вет», плюхнулась в кресло и уставилась на экран, где показывали, как нужно правильно подпиливать пальмовую косточку, чтобы она наверняка дала росток, если, конечно, не забыть предварительно замочить ее в теплом молоке… Вертело не мешал жене. Он раз и навсегда усвоил, что ни в коем случае не следует мешать супруге, когда она смотрит свои любимые передачи, а их, видит бог, было много. С тех пор как дети выросли и покинули дом, вся их совместная жизнь заключалась главным образом в сидении перед телевизором. Вертело не вменялось в обязанность смотреть передачи, он мог читать книгу или газету или сидеть за столом и работать, но обязательно должен был быть с нею рядом.
Он закрыл глаза, чтобы не видеть только что покрашенный и завитой затылок М-А, и вызвал в памяти приятное видение, Жаклин. Ну и удивится же Жаклин! Буквально в последнюю секунду он с трудом удержался, чтобы не рассказать ей обо всем: он уже слышал ее голос, но тут же положил трубку — лучше поразить ее своим видом во время очередного субботнего свидания. Каждую субботу Вертело выкраивал на это время под предлогом специального семинара, организованного для избранных руководящих сотрудников, имена которых, как он доверительно поведал М-А, и место проведения семинара строжайше засекречены, так что об этом не должны знать даже супруги. О, Жаклин.
— Слава богу, — вмешалась в его мысли М-А, — а я уже боялась, что не успею на передачу, ты понимаешь, парикмахер… — Слова застряли у нее в горле, рот широко раскрылся. — Жером! закричала она и ринулась к нему. Вертело вскочил, опасаясь, что М-А усядется к нему на колени; он предпочел принять ее в свои объятия и невозмутимо прижал к груди; она заплакала от умиления, он понял это, почувствовав, что рубашка все больше и больше намокает.
— А ты, дорогая, — сказал он, — уже перестала в это верить?
Да он и сам почти потерял надежду с того рокового дня — о нем не знала даже Жаклин, — когда он открыто выразил свое мнение. Он не сказал ни слова против, разумеется, нет, и, уж конечно, не вступил в полемику, но и не хлопал в ладоши, когда говорил Монтар; он не смеялся и не фыркал, как другие, по ходу речи, нет, просто сидел себе тихонько, и ничего больше. Но и не меньше! Он гордился собой. Пусть Монтар знает, что он не будет равнодушно слушать, как его обзывают бездарным лакеем. Несколько минут спустя, заметив, что все молча проходят мимо него и отводят взгляд, он испугался, решив, что навсегда впал в НЕМИЛОСТЬ. Оказалось, наоборот, он удостоился МИЛОСТИ — Нимб объявил об этом всему миру! А ведь он не стал умолять Монтара, просить у него прощения. А может быть, как раз поэтому? И в НЕМИЛОСТИ оказался именно Монтар? Завтра же он все разузнает.
Вертело был более чем согласен с тем, что обманчивая система параграфов и так называемых прав уступила место столь понятной, столь простой и потому столь приятной системе М/Не-М, стоял за это еще тогда, когда ее вводили, был, можно сказать, почти поборником системы М / Не-М, сокращенно называемой еще МИЛСИСТ. Кто выигрывал дело в суде? Главным образом богатые. Кто мог себе позволить нанимать лучших и, понятно, самых дорогих адвокатов, чтобы они бегали по всем инстанциям? К черту всех адвокатов и всякие параграфы! Наконец-то настало равенство для всех, потому что МИЛОСТЬ мог заслужить каждый, заслужить или выслужить. Он, Вертело, человек незаметный, но верный, всегда готовый служить, был тому доказательством. Ему, конечно, льстили связанные с Н удобства — квартира и садовый участок, возможность делать покупки в специальных Н- магазинах, билеты на любое представление, место на трибуне и, наконец, скромное, но ценное право всегда и везде высказать свое мнение. Но дороже всего этого было ощущение, что он вознагражден по заслугам.
Вполне естественно, что этот вечер чета Вертело провела в «Ганимеде», конечно же, они пили шампанское. Когда они отправились в постель, Вертело неожиданно почувствовал, что ему хочется собственную супругу, но М-А разразилась вдруг неудержимым хохотом, который ранил его в самое сердце и, что еще хуже, молниеносно заставил поникнуть головой его готового было вступить в бой галльского петуха. М-А хохотала, стонала, взвизгивала, задыхалась от смеха, наконец она перевела дух и изнеможенно произнесла:
— Ну и вид у тебя! А ты не можешь снять эту штуку?
Ее нельзя было не только снять, но даже и выключить. Выключаться, об этом он узнал все от того же Его Высокопреосвященства Тибо, могли только категории один и два. А зачем, спрашивается? Что смешного в Нимбе? Жаклин не станет смеяться. Рассерженный Вертело удалился в свою кровать, и никакие мольбы М-А, не хотевшей упускать внезапно подвернувшуюся удачу и даже предложившей в порядке исключения перевернуться на живот (для чего, спрашивается?), не смягчили его.
На следующее утро перед его дверью стоял черный лимузин, однако шофер не торопился выскочить из него и распахнуть дверцу, он лишь слегка прикоснулся к кепи, когда Вертело сел в машину и весело пожелал ему доброго утра, но зато он, дожидаясь, много раз нетерпеливо сигналил: шел дождь, и Вертело не знал, что ему надеть на голову. Ему казалось, что Нимб выглядит ужасно глупо в любом случае, парит ли он над кепкой, беретом или фетровой шляпой, может быть, котелок здесь лучше? Он посоветуется с другими, более опытными высокопреосвященствами, теперь никто не посмеет обращаться к нему свысока. Кстати, зонтик тоже не выход, его металлические спицы, кажется, деформируют идеальный овал Нимба.
В машине сидело уже трое, так что Вертело пришлось втиснуться на заднее сиденье. Никто из сидевших не был ему знаком, однако же они приветствовали его словами:
— Добро пожаловать в круг лжесвятых.
Фривольность этого приветствия напугала Вертело, но, в конце концов, он был новичком, откуда ему знать, может быть, такие вещи в кругу высокопреосвященств дело обычное, возможно, Нимб даже следовало несколько принизить, наверное, только так и можно снести тяжкое бремя МИЛОСТИ. Он лишь пообещал впредь быть пунктуальным и не опаздывать ни на секунду, что является его непременным правилом.
