— Ну, заходите! — обрадовался Браницкий. — Сколько же мы не виделись, полгода?
— Мы вас на свадьбу приглашаем, Антон Феликсович! — с порога проговорила Таня. — Вот решили…
— А как же идейные разногласия?
— Она осознала свои заблуждения, — сказал Сергей.
— Вот уж не подумаю!
— Хватит, хватит! — замахал руками Браницкий. — Расскажите лучше, что с работой. Вы оба, кажется, на приборостроительном? А почему не в аспирантуре?
— Мне еще рано, — вздохнула Таня. — А он… если честно, то по глупости не поступил.
— У меня диплом не с отличием, Антон Феликсович, — объяснил Сергей. — Сплошь пятерки, но есть одна тройка…
— За практику, — перебила Таня. — Он вместо завода в турпоход отправился. Опоздал на три недели.
— Никуда не годится… Но уж если так получилось, надо было отработать.
— Да он хотел, только Иванов не позволил. «Если для вас байдарка важнее практики, — говорит, — то получайте синий диплом вместо красного и забудьте об аспирантуре!»
— Аспирантура никуда не уйдет, — успокоил Браницкий. — Было бы желание. Важно найти направление и, не откладывая, начать работать.
— Я уже выбрал тему. Вот вы упомянули тогда, что интеллект отдельного человека безнадежно отстает от интеллекта человечества. А по-моему, не так уж безнадежно…
— Он говорит, — перебила Таня, — что если мозг каждого человека подключить к единому «общечеловеческому» электронному мозгу, то все, чем располагает человечество, окажется доступно любому из нас.
— Мне такая мысль, признаюсь, тоже приходила в голову, — ответил Браницкий. — Материалистическому мировоззрению не противоречит. Но реализация…
— Вы говорили на лекции, что луч лазера уже сегодня мог бы собрать воедино и передать хоть на Марс голоса всех четырех с лишним миллиардов человек, населяющих Землю. А здесь, мне кажется, обратная задача.
— Вы ее слишком упрощаете, Сергей. Положим, «общечеловеческий» мозг — всеобъемлющий банк информации — уже существует. Но как связать его с мозгом индивида, минуя органы чувств — глаза, уши? Как преодолеть обусловленную ими инерционность восприятия?
— Информацию можно вводить в мозг с помощью вживленных микроэлектродов. Об этом пишет Хосе Дельгадо в книге «Мозг и сознание».
— Эксперименты Дельгадо любопытны и обещают многое, — согласился Браницкий. — Но микроэлектроды… Это все равно что невооруженный глаз там, где не достаточен даже электронный микроскоп. Кстати, я еще не поздравил вас!
— С чем? — одновременно спросили Сергей и Таня.
— Со свадьбой, конечно!
35
На этот раз не было ни кофе, ни коробки с шоколадными конфетами. Дверь в «будуар» слилась с панелями, словно ее вовсе не существовало. Ректор встретил Браницкого подчеркнуто официально, не вышел, как бывало, навстречу, не провел под ручку по пушистому ковру до самого кресла, а лишь слегка приподнялся над столом и сделал неопределенный жест.
Последнее время в их отношениях наступило прогрессирующее похолодание. Антон Феликсович не терпел подхалимов, Игорь Валерьевич относился к ним более чем снисходительно («В интересах дела!» — говаривал он Браницкому, когда тот недоумевал, зачем ректору, человеку способному во всех отношениях, поощрять культ собственной личности). Роль Антона Феликсовича в институтских делах неуклонно уменьшалась: число профессоров перевалило за дюжину; будучи людьми новыми, в чужой монастырь со своими порядками они не совались, начинания Уточкина поддерживали, не особенно вникая; многие ветераны ушли из института, кто по возрасту, а кто по собственному желанию.
Институт, казалось, процветал: по итогам последнего года он занял престижное место. Между тем атмосфера в институте стала тяжелой. Работали скорее не за совесть, а за страх.
— Раньше такого не было, — сказал Браницкий Уточкину. — Не слишком ли это дорогая цена за первые места?
— Занимайтесь вашей кафедрой, уважаемый профессор! — ответил ректор.
Полгода не был Антон Феликсович в ректорском кабинете, и вот неожиданное приглашение.
— Ознакомьтесь с этим документом.
В руках Браницкого несколько исписанных знакомым почерком листков: «Ректору института д. т. н. проф. Уточкину И. В. проректора к. т. н. Иванова Е. Я. докладная записка… Сообщаю о безответственных поступках проф. Браницкого А. Ф. Не могу оставаться безучастным свидетелем того, как мой учитель теряет уважение коллектива. Своим авторитетом он пытался покрыть злостного спекулянта Козлова, принял в аспирантуру известного своей недисциплинированностью Лейбница… Проф. Браницкий позволяет себе в присутствии сотрудников критиковать действия руководителей института, демонстративно не подал мне руки, чем нанес ущерб моему авторитету проректора… Проф. Браницкий запустил научную работу, перерасходовал смету отраслевой лаборатории, когда я еще работал над завершением диссертации. Кстати, как научный руководитель, он ставил мне палки в колеса, загружал посторонними поручениями, чуть не сорвал защиту… И, наконец, последнее. Проф. Браницкий публично излагает и пропагандирует философские концепции, не нашедшие…»
— Что с вами, Антон Феликсович? Нина Викторовна, «скорую»!
36
Вечерело. Антон Феликсович и Дарвиш дремали на заднем сиденье «Волги». Вдруг водитель Джерол закричал:
— Смотрите, что это?!
Прямо перед ними слева направо над горизонтом плавно двигался вертикальный эллипс, словно оттиснутый серебром на сумеречном небе.
— «Летучий голландец»!.. — прошептал Браницкий.
Внезапно эллипс изменил направление и начал быстро приближаться. «Летучий голландец» завис над замершей у обрыва «Волгой». Браницкий ясно различил цепочку иллюминаторов. Открылся люк, несколько серебристых фигур соскользнули на землю.
— Вы гуманоиды? — чужим голосом спросил Браницкий.
— Мы люди, обыкновенные люди, — ответили ему. — Как бы вам объяснить…
— Неужели из будущего? Но этого не может быть! Путешествия во времени противоречат логике.
— Да, в обычном понимании…
— А разве понимание может быть необычным?
— Может. Если бы вы знали о гармониках времени…
— Подождите… Я уже где-то слышал об этом. Да, именно Стрельцов…
— Вы встречались с великим Стрельцовым? — воскликнул один из пришельцев. — И каков он был?
— Ничем не примечательный паренек с портфелем…
— Ничем не примечательный? Поистине, большое видится на расстоянии! Да знаете ли вы, что теорию возвратно-временных перемещений по значению можно сравнить разве лишь с полиэдральным интеллектом гениального Лейбница!
