«...Неужели когда-то он бродил по тихим улочкам, где неторопливо катили машины? Неужели то далекое безмятежное утро в зоопарке не было вымыслом?.. Мирная жизнь. Вкус мороженого — его уже никогда не ощутить. Теперь он радовался, когда удавалось поесть вареной крапивы.
— Боже! — вскричал он. — Неужели они никогда не остановятся?!
По городу шли огромные английские танки.
Ещё одно здание — жилой дом, а может, магазин или школа — отсюда было не разобрать — вздрогнуло и превратилось в груду обломков. Под ними нашли могилу горстка бедолаг — и ни криков о помощи, ни предсмертных стонов. Смерть раскинула свои крылья над здоровыми, ранеными и мертвыми, от которых уже исходило зловоние. Смердящий, разлагающийся на глазах труп Берлина, беззвучно рассыпающиеся старинные башни, гордость города...
Мальчик взглянул на свои руки, серые от пепла. Все живое и мертвое превратилось в пепел.
Так думал мальчик. Больше он ни о чем не мог думать, вернее, в этой сумятице, среди воплей и орудий канонады, все мысли сводились к одному — к еде.
Шесть дней он не ел ничего, кроме крапивы. А теперь и ее не осталось — пустырь превратился в огромную воронку, на краю которой призрачно маячили человеческие фигуры: мальчишка, женщина со старушечьим платком на голове и пустой корзиной под мышкой, однорукий инвалид с пустым, как та корзина, глазами. И девушка. Вскоре все они растаяли среди пней и громоздящихся друг на друге стволов погибшей рощи, где прятался маленький Эрик.
А колонна танков все ползла и ползла.
— Неужели они не кончатся? — спросил мальчик, ни к кому не обращаясь. — А если кончатся, что тогда? Удастся ли нам набить животы..?»
— Барон, — раздался над ухом голос Пфердхофа, — ужасно не хочется вас отвлекать, но...
Рейс подпрыгнул как ужаленный и захлопнул книгу.
— Ничего, я слушаю!
«Ну и здорово пишет! — восхитился он. — Совсем меня заморочил. Будто своими глазами увидел, как британцы разрушают Берлин. Брр! — он поежился. — Удивительно все-таки, как сильно литература может действовать на психику. Даже бульварщина, вроде этой «Саранчи». Дураку ясно, почему ее запретили. Я бы и сам запретил. Зря, конечно, я за нее взялся, но теперь делать нечего, нужно дочитать».
— В приемной моряки с немецкого корабля, — сообщил секретарь. — Пришли отметиться.
— Хорошо, — Рейсс торопливо вышел.
В приемной сидели трое моряков в толстых серых свитерах, с пышными светлыми шевелюрами и волевыми, слегка взволнованными лицами.
Рейсс поднял правую руку и со сдержанной улыбкой приветствовал их:
— Хайль Гитлер!
— Хайль Гитлер! — ответили они вразнобой и протянули Рейссу документы.
Отметив им явку в консульство, он вернулся в кабинет и снова раскрыл «Саранчу».
Раскрыл на случайной странице и не смог оторваться, вернуться туда, где остановился. Глаза сами забегали по строчкам, он почувствовал жар в затылке.
«Суд над Гитлером, — догадался он. — После капитуляции Гитлер попадет в лапы союзников. Господи Боже! И Геббельс, и Геринг, и все остальные! Процесс в Мюнхене. Гитлер отвечает обвинителю-американцу».
«...черном, воспаленном мозгу, казалось, на миг ожил прежний дух. Трясущееся дряблое тело выпрямилось, голова поднялась. Со слюнявых губ сорвался сиплый полулай-полушепот: «Германия, я с тобой». И сразу тех, кто смотрел и слушал, охватило оцепенение, напряглись лица русских, американцев, британце и немцев. «Да, — подумал Карл, — снова мы слышим его... Нас не только разбили — перед нами раздели догола этого сверхчеловека, показав, кто он есть на самом деле. Всего-навсего...»
— Барон.
Пока Рейсс читал, в кабинет вновь вошел секретарь.
— Я занят, — бросил он, — пытаясь прочесть эту книгу, черт бы ее побрал!
Но злиться было бессмысленно, он это знал.
— Снова шифровка, — сообщил Пфердхоф. — Ее только что приняли. Она касается политической ситуации.
— А подробнее? — Рейсс потер лоб.
— По радио неожиданно выступил доктор Геббельс. С очень важной речью. — Секретарь был порядком взволнован. — Нам предлагается опубликовать ее текст в здешней прессе.
— Да-да, сказал Рейсс.
Как только секретарь затворил за собой дверь, Рейсс снова раскрыл книгу. «Опять, наплевав на мои инструкции, сует нос куда не следует», — подумал он о Пфердхофе и перевернул несколько страниц.
«...тишине взирал на гроб, покрытый знаменем. «Вот он лежит передо мной, но на самом деле он ушел, ушел навсегда. И никакая в мире сила не вернет его нам. Человека — или все-таки сверхчеловека — в которого Карл слепо верил и которого боготворил даже на краю могилы.
Адольф Гитлер почил навеки, но Карл цеплялся за жизнь.
«Ты не пойдешь за ним следом, — шептал Карлу внутренний голос. — Ты будешь жить. И восстанавливать разрушенное. Мы все будем строить. Мы должны».
Как далеко, как чудовищно далеко завело его коварство вождя! И теперь, когда дописана наконец невероятная летопись Рейха, оставалось спросить: как этому человеку удалось пройти путь из провинциального австрийского городка через тлетворную нищету в Вене, через борьбу в партии — к посту канцлера, к тому моменту, когда он считал себя чуть ли не властелином мира?
Карл знал: благодаря лжи. Адольф Гитлер лгал. Лгал всегда. Вел их за собой, загипнотизировав пустыми речами.
Мы раскрыли твой обман, Адольф Гитлер. И наконец узнали, кто ты на самом деле, что такое нацистская партия и для чего тебе потребовались жуткие убийства и маниакальные фантазии. Мы поняли».
Карл повернулся и пошел прочь от безмолвствующего гроба...»
Закрыв книгу, Рейсс некоторое время сидел неподвижно.
«Надо бы хорошенько нажать на япошек, чтобы запретили чертову книжонку. С их стороны это просто подлость, они бы без труда могли арестовать писаку, как там его... Абендсена, что ли? Власти у них на Среднем Западе хоть отбавляй.
Неожиданно для себя Рейсс расстроился. Его огорчила смерть Адольфа Гитлера, гибель партии и самой Германии в книге Абендсена. Но не только это. В романе звучал истинный пафос, утраченный в мире, которым правила Германия. Как ему это удалось? Неужели дело только в таланте?
В арсенале этих беллетристов миллион всяких приемчиков. Взять того же доктора Геббельса — начал свою карьеру с художественной литературы, обращался к самым потаенным страстишкам, гнездящимся в любом человеке, какой бы пост он ни занимал. Да, писатель должен разбираться в людях. Знать всю их никчемность, трусость, похотливость и продажность. Писателю стоит только ударить в барабан, а уж отклик будет. Ему останется лишь похихикать над произведенным эффектом.
