Ознакомительная версия.
И еще одно. Миша… он лег намного позже, не знаю, во сколько, но он обнял меня среди ночи… А я — отстранилась. Пробормотала сквозь сон что-то о том, как рано мне завтра вставать. Никогда не забуду… не прощу… не…
Нельзя о таком писать, правда? Тем более отцу.
Но если я остановлюсь сейчас, папа, то уже никогда больше не соберусь с силами. Я знаю. Поэтому — дальше.
Это началось под утро. Не знаю, как много я проспала. Когда проснулась и вскочила, в комнате уже было полно дыма, откуда-то снизу неслись крики, одни тонкие, полные пронзительного ужаса, другие грубые, похожие на звериный рев, и даже веселые. Миша бросил мне одежду, и я рассердилась, как же это он встал раньше меня и не разбудил немедленно, на что, спрашивается, надеялся?! Одежду он мне дал какую-то неуместную, платье, длинное платье со шнуровкой, которую и не затянешь сама… Я даже начала ему выговаривать. Я полезла в шкаф и вывернула его на себя. И только тут вспомнила: Коленька!!!
Ты, наверное, удивляешься, почему я не задавала ни Мише, ни себе естественных вопросов: что происходит, кто эти люди внизу, чего они от нас хотят и так далее. Не знаю, у меня их не возникало. В общем и целом всё было ясно. Детали не имели значения.
Панно мне рассказал уже потом. Я потом и напишу.
Коленькин плач мы услышали еще на галерее. Подумала: если плачет — значит, жив. Дичайшая мысль… никогда в жизни он так страшно не кричал. Но тогда я обрадовалась! И Миша, кажется, тоже.
В детской была няня, молоденькая, новая, она и месяца у нас не прослужила. Совсем голая, с распущенными волосами. Увидев нас, завизжала каким-то птичьим голосом. А может быть, она всё время визжала. А может, только тогда, когда Миша убивал его у нее на глазах. Насильника, любовника — не знаю. Я не видела. Я выхватила Коленьку из кроватки, и он заплакал еще громче. Обхватил за шею так, что у меня всё поплыло перед глазами. Очнулась уже на бегу. Миша тащил меня за собой, и что-то говорил, говорил… ему казалось, наверное, что он старается меня успокоить.
Все четыре лестницы были в дыму. Миша выглянул в бойницу, перевесившись по грудь, и сказал, что нижние помещения целиком охвачены огнем. Когда он выпрямился и шагнул вбок, за стену, в бойницу тут же влетел горящий шар, я зачем-то бросилась его затаптывать, и мне мгновенно прожгло насквозь подошву… Мы уже опять куда-то бежали, Коленька чуть успокоился и только всхлипывал навзрыд на руках у Миши, я не помнила, когда он взял его у меня. Понемногу я приходила в себя. Поняла, что мы бежим наверх, в драконью. И что это действительно единственный выход.
Они настигли нас уже на последней лестнице. К счастью, не успели ее перекрыть. Их было пятеро или шестеро, я никак не могла сосчитать, у них были звериные рыла в саже, и факелы отражались в красных глазах… Миша отстреливался, я и не знала, что у него есть пистолет, он стрелял через плечо, спиной к ним, прижимая к себе Коленьку, и никто из них не падал, они наступали, толпясь в проеме, а я металась вверх-вниз по двум ступенькам, хотела забрать Коленьку из Мишиных рук, но он не отдавал и только кричал, чтобы я поднималась, живее!.. живее!!!
Чуть позже я поняла, что он был прав, что можно было только так. Внизу раздался крик: Миша попал, один раз, но одного раза вполне достаточно, чтобы остановить пятерых или шестерых трусов. Мы взбежали наверх. Заперли драконью изнутри на засов.
Драго сказал: наконец-то. Он уже думал, нас убили.
Миша спросил, вынесет ли он нас всех. Или только жену с сыном?
Далеко? — спросил Драго.
До Пещеры привидений.
И тогда Драго медленно, очень медленно покачал головой: только двоих.
Я до сих пор не понимаю, почему он так сказал. Он был сильный, он мог бы попытаться. Мы могли погибнуть тогда все вместе, папа. Наверное, это многое бы упростило.
Его сын Драми возмущенно затрепетал крыльями, поднимаясь в воздух, и в его золотистых глазках на миг отразилось выражение Мишиных глаз. Миша ничего не сказал. Маленький дракончик, инициированный его личностью, — тоже.
В этот момент засов слетел с двери, лязгнув с размаху о противоположную стену. И ворвался человек, всего один, и я ни на секунду не усомнилась, что Миша сейчас убьет его голыми руками, как того, в Коленькиной спальне. Страшный, в саже, с кровавыми белками безумных глаз. Крикнул: Эвита!.. Это был Панчо.
Он сказал, что спасет меня. Спрячет, выведет отсюда. Он говорил только обо мне, обо мне одной. Казалось, он вообще больше никого вокруг не замечал. Эвита, Эвита, Эвита… Как безумное заклинание. Ему было невозможно не поверить.
Наверное, я не должна была оставаться с ним. Наверное, Миша не должен был позволять мне с ним остаться. Не должен был садиться на спину Драго с Коленькой на руках. Я не должна была ему этого позволять…
Но в тот момент мы обменялись взглядами и решили: так — лучше всего.
…Мы стояли у окна, Панчо обнимал меня за плечи, горячо и щекотно дышал в шею и рассказывал, рассказывал… О том, что слухи о готовящемся перевороте циркулировали на разработках давно, поговаривали даже, будто его финансирует группа «Блиц», что в каких-то конспиративных кругах уже вынесен приговор Михаилу Анчарову, — но всё это воспринималось обычными разработчиками как досужие сплетни, бредни, домыслы. И вот, когда стало известно о падении режима Лилового полковника… совершенно спонтанно, стихийно, без какой-либо организации, без командиров…
Я почти не слушала. Я смотрела.
Они уже миновали самый трудный отрезок пути — над замковым двором и крепостной стеной, откуда в них стреляли из всего, что нашлось под рукой и могло выстрелить. Теперь они летели над морем. Миша распластался низко над спиной и шеей Драго, прикрывая Коленьку своим телом, и мне был виден издали только драконий силуэт, как если б на нем не было никакого всадника. Маленький Драми летел рядом, взмахивая крылышками быстро-быстро, почти невидимый в сером сумраке… Небо над горизонтом светлело. Начинался рассвет.
За ними пустились в погоню на нескольких диких драконах. Курьерских, скоростных. Вспоровших небо, словно ракеты… то есть, как выглядят ракеты, я узнала намного позже… И стреляли. Стреляли!..
Я видела вспышку. Видела огромный сгусток огня, падающий в море… Потом Панчо рванул меня от окна, а о том, что было дальше, я, кажется, уже тебе писала, да оно и не имеет значения.
Вот только еще одно.
Я не успела тогда разглядеть в рассветном небе драконьего ребенка, который, потеряв, как и я, в тот миг всё, — отчаянно продолжал полет.
Но знаю, точно знаю, что он долетел.
Твоя Эвита, 09.06.40.Ознакомительная версия.
