С тех пор как ускорение сильно увеличилось, приходилось или отлеживаться, или пользоваться громоздкими экзоскелетами. Теперь Антуанетта реже бывала на корабле. Во-первых, работа близилась к концу, наблюдать за ее завершающей стадией практически не требовалось. А во-вторых, кое-что еще мешало ей спокойно посещать корабль отца.
Наверное, она всегда подспудно подозревала о чужом присутствии на борту «Буревестника», а иногда и чувствовала его. Внимание Зверя отличалось от неусыпной, но бессмысленной бдительности гамма-имитации. В поведении корабельного интеллекта иногда виделось нечто гораздо большее.
Но если Зверь и в самом деле не просто программа, это значит, что и отец, и Ксавьер лгали Антуанетте. В такое она не могла поверить.
До сих пор не могла.
Во время короткой передышки, когда ради проверки двигателей отключили тягу, Антуанетта поднялась на борт «Буревестника». Из чистого любопытства – ожидая, что вся информация уже стерта из судовых архивов, – девушка заглянула в них.
Информация оказалась на месте.
Но даже если бы ее и стерли, Антуанетта все равно догадалась бы.
Сомнения зародились, когда она подобрала Клавэйна. В тот раз Зверь открыл огонь раньше времени, в точности как охваченный паникой человек. Для интеллекта гамма-уровня такое невозможно в принципе.
А не столь давно полицейский, теперь коротающий остаток жизни в сыром подвале Замка Воронов, усиленно расспрашивал про отношения отца Антуанетты с Лайлом Мерриком. И упоминал закон Мандельштама.
Тогда она не поняла, почему полицейский вспомнил про этот закон.
Неоднократно Зверь говорил о себе «я» – в экстренных ситуациях, забывая о тщательной маскировке, впопыхах выглядывая из-под нее. В конце концов Антуанетта сумела разглядеть истинное лицо за маской.
– Юная леди? – спросил он с тревогой.
– Я знаю.
– Что именно, юная леди?
– Знаю, что́ ты собой представляешь. Вернее, кого.
– Простите, юная леди, но…
– Заткнись!
– Юная леди, не могли бы вы…
– Я сказала: заткнись! – Антуанетта хлопнула по панели управления: вот тебе, скотина, считай это пощечиной! На мгновение стало легче. – Я знаю, что произошло тогда. Знаю о законе Мандельштама.
– Юная леди, при чем тут закон Мандельштама?
– Черт возьми, не делай невинный вид! Я знаю: уж тебе-то все известно! Этот закон приняли незадолго до твоей смерти. Он касается необратимой смерти сознания.
– Необратимая смерть сознания?
– Закон гласит, что власти – Феррисвильская конвенция – имеют право найти и стереть все копии сознания на уровнях альфа и бета. Это значит, сколько бы ты ни копировал себя, сколько бы ни воспроизводил свою личность – от простых симуляций до полного нейросканирования, – власти имеют право найти и стереть все без остатка.
– Юная леди, это кажется крайностью.
– Это и есть крайность. И власти относятся к таким делам очень серьезно. Любой, кто сохранил копию сознания осужденного преступника, тоже преступник. Конечно, есть лазейки, ведь симуляцию можно записать где угодно или передать за пределы юрисдикции Феррисвильской конвенции. Но риск остается. Зверь, я проверила: власти уже ловили тех, кто хранил копии сознания преступников. По закону Мандельштама всех пойманных приговорили к смерти.
– Да, похоже, прятать копию преступника – дело небезопасное.
– Похоже. – Она улыбнулась. – А если человек и не подозревает о том, что прячет альфу или бету? Насколько это меняет ситуацию?
– Юная леди, мне трудно судить…
– Я думаю, ситуацию это не изменит ни на одну гребаную йоту. По крайней мере, для полиции. Потому не кажется ли тебе немного безответственным, если кого-то хитростью заставляют хранить нелегальную копию сознания?
– Юная леди, а кого заставляют хитростью хранить…
Вот он, момент истины. Никаких околичностей, нужно резать правду-матку.
– Ведь полицейский догадывался. Он просто не мог собрать воедино все улики. А может, дал мне повариться в собственном соку, выясняя, много ли я знаю.
– Но я не совсем понимаю…
Ага, снова соскользнула маска!
– Думаю, Ксавьер в курсе. Он корабль изучил как свои пять пальцев, каждую подсистему, каждый чертов проводок. Ксавьер уж точно знал, как спрятать Лайла Меррика на борту.
– Юная леди, кто такой Лайл Меррик?
– Ты меня спрашиваешь? Глупо притворяться. Хоть ты и не настоящий Лайл, а всего лишь его копия. Не знаю, альфа или бета, да и наплевать. В суде, твою мать, это совсем не важно.
– Но…
– Какие «но», Зверь? Ты Лайл Меррик. Настоящий умер, его казнили после столкновения с «каруселью». Но это не стало финалом для тебя. Твое «я» продолжило существовать. Ксавьер спрятал копию на гребаной посудине моего папаши. Эта копия – ты.
Зверь молчал несколько секунд. Антуанетта ждала, глядя на медленную, гипнотизирующую смену цифр и цветов на панели управления. Казалось, часть ее, Антуанетты, естества изуродована и осквернена. Все, чему она доверяла в этой Вселенной, просто оплевано, осмеяно и выброшено на свалку.
А когда Зверь ответил, тон его голоса, будто в насмешку, остался прежним.
– Юная леди, то есть Антуанетта… вы ошибаетесь.
– Я не ошибаюсь. Да ты практически сам признался!
– Вы не понимаете.
– Чего же я не понимаю?
– Это не Ксавьер сделал. Он с самого начала знал и содействовал, но придумал не он.
– А кто?
– Антуанетта, мне помог ваш отец.
Она снова хлопнула по консоли, и сильней, чем в прошлый раз. Потом ушла с корабля, надеясь никогда больше не ступать на его палубу.
Хлестун проспал бо́льшую часть полета. Скорпион уверял: в пути делать совершенно нечего, разве что в самом конце, да и то всего лишь двадцать пять процентов вероятности, что придется активно шевелиться, а не просто разворачивать шаттл. Но в глубине души Хлестун знал: грязная работа достанется именно ему. И потому не удивился, когда с субсветовика пришла сфокусированная передача: его шаттл находится в нужном квадранте и может перехватить выброшенное с корабля Скади суденышко.
– Везунчик ты, Хлестун, – сказал он себе. – Всегда хотел прославиться? Вот он, твой шанс.
К работе он относился очень серьезно, тщательно учитывал риск – а подобный вылет был чрезвычайно опасным. Топлива хватало лишь на возвращение с дополнительным грузом в виде человеческого тела. Любой лишний маневр оказался бы фатальным. Клавэйн особо подчеркнул: никакого героизма. Если запущенный Скади шаттл окажется хотя бы в километре за пределами зоны, допускающей нормальный контакт, Хлестун или другой пилот из посланной четверки должен вернуться, не обращая более внимания на цель. На каждом шаттле Клавэйна находилась ракета с маяком-передатчиком вместо боеголовки. Если шаттл Скади окажется в пределах досягаемости, маячок будет прикреплен к его борту, чтобы потом на протяжении сотни лет субъективного времени – то есть половину тысячелетия по объективному времени – подавать сигнал. Конечно, разыскать заброшенный в космос кораблик будет очень непросто, но все же, пока он не вылетел за пределы освоенного людьми пространства, такая возможность остается. По крайней мере, будет надежда не потерять Фелку насовсем.
Хлестун увидел цель. Руководствуясь командами со «Света Зодиака», его судно взяло курс на шаттл Скади, израсходовавший последний микрограмм антиматерии и легший в дрейф. В передних иллюминаторах уже виднелся серо-стальной шип, залитый светом прожекторов.
Свинья открыл канал связи с субсветовиком:
– Говорит Хлестун. Я его вижу. Это шаттл, никаких сомнений. Не могу сказать, что за модель, но точно не наша.
Он замедлил приближение. Конечно, хорошо бы дождаться ответа от Скорпиона, но такую роскошь едва ли можно позволить. Уже сейчас сигнал идет до субсветовика двадцать минут. Дистанция постоянно увеличивается – «Свет Зодиака» ускоряется на десяти g. Спасателю позволено находиться в зоне перехвата всего полчаса, затем необходимо возвращаться. Минутой дольше – и не успеешь догнать звездолет.
Времени в обрез – но должно хватить, чтобы установить контакт между судами разных типов, проникнуть на борт и забрать дочь Клавэйна, или кто там она ему.
Хлестуну было трижды наплевать, кто она. Скорпион приказал – и это главное. Какое дело до того, что Скорпиону приказывает Клавэйн? Это нисколько не уменьшало восхищения и благоговения Хлестуна, преданного слепо и безоглядно. Он со Скорпионом почти с того же дня, когда тот объявился в Городе Бездны.
А прибытие Скорпиона произвело огромное впечатление. До него свиньи были жалкой шпаной, ютящейся в самых гнусных закоулках полумертвого города. Скорпион одухотворил всех, сделавшись преступным мессией, фигурой настолько легендарной, что многие даже сомневались в его существовании. Хлестун запоминал преступления Скорпиона с усердием новообращенного верующего. Изучал их, дивясь гениальной жестокой простоте. С замиранием сердца представлял, каково быть автором и исполнителем таких криминальных чудес. Позднее он примкнул к банде Скорпиона и понемногу вскарабкался по иерархической лестнице. Когда впервые встретился со Скорпионом, испытал некоторое разочарование – тот оказался свиньей, как и Хлестун. Постепенно, однако, именно это обстоятельство прибавило благоговения перед боссом. Пусть он обычное существо из мяса и костей, но тем удивительнее его подвиги! Робея и нервничая, Хлестун тем не менее старался изо всех сил – и стал одним из главнейших подручных Скорпиона, а затем его правой рукой.
