отошли к дальнему домику. Где-то на деревьях, за забором, раздался высокий посвист-поскрип совиного выводка. Кто-то пробежал через высокую некошеную траву под дом. От пирсов донёсся смех геологов и лай Чавача, не резкий, похожий на ворчание. Иван не знал, как начать разговор, но надо было начинать, и он, пожевав губу, показал за плечо большим пальцем сжатой руки:
— Это геологи. Ищут всякое. Камни со следами животных… Слушай, я вот о чём хотел: про золото им не говори, хорошо?
— Хорошо, дядя Иван, — ответил Егор.
— Штука в чём: я тебя не спрашиваю, откуда ты его взял. Но люди, и особенно геологи, захотят узнать всё. Ну дальше ты понял, — добавил Иван, не веря, что юноша вполне осознаёт грозящую ему опасность. — Так-то они люди хорошие, можешь не бояться. Со своими закидонами, конечно. Приходи на ужин. Придёшь?
— Приду.
* * *
Умело сваренная перловка, упругая, затянутая первоклассной тушёнкой с петрушкой и морковью, заняв большую кастрюлю, манила к себе миски и ложки уставших от долгого летнего дня людей. На полочках под крышей тлели, распугивая ароматным дымом комаров, две спирали. Шестеро мужчин сидели за столом на костровой полянке. Семён Голавлёв, стажер, в большом возбуждении пересказывал Егору находки сегодняшнего дня. Егор слушал с интересом, и Иван, не выпуская из левой руки большой ломоть свежего бородинского, с удивлением наблюдал за юношей. Он не строил догадок, не пытался ничего объяснить: вокруг него сложился снова какой-то порядок; жизнь шла, быть может, не совсем так, как того желал сам Иван, но по крайней мере не выглядела в эти минуты и часы неподвластной стихией, выбрасывающей на него одни только испытания.
— Я возле ручья нашёл великолепный халцедон! — рассказывал Семён. — Эх, жалко, что в ящике оставил. Завтра покажу. Ты ведь местный?
Егор молча кивнул, и Семён продолжил:
— Точнее, конкреция. Здесь вообще сложные минералы. Иван Иванович, не попадались вам халцедоны?
— Сердолик 24 что-ли?
За столом раздался одобрительный гул: геологи оценили познания своего капитана.
— Сердолик есть. Бледный правда, — пояснил Иван. — Я-то не собираю, но есть он. На речке, у восточного берега, бывают любители. Это подальше от озера.
— Поня-я-ятно! — подняв брови, закивал Семён. — Так вот, конкреции… необъяснимый факт: здесь много камней, как бы пронизанных трубочками. Поры, каверны — дело обычное. А тут к каждой идёт трубочка из центра.
— И что там, в центре? — спросил Иван.
— Ничего! Так эти трубочки и сходятся.
Иван пожал плечами:
— Ну Бог с ними. Нашли своих моллюсков?
— Вендобионтов! Предположительно да!
— Во всяком случае, отложения нужного возраста присутствуют, — уточнил Колесник. — Это дело не одного дня. Мы в самом начале пути изучения здешнего моря.
— Моря? — удивлённо поднял бровь Иван.
— Ну да. Полмиллиарда лет назад здесь было море. Океан. Дно его покрывали бактериальные маты — толстые ковры водорослей. Вендобионты опускались на эти маты, питались. Некоторые из них свободно плавали, некоторые закреплялись на поверхности.
— Интересно, что же ограничивало их рост? — продолжил Семён.
— То же, что и у прочих организмов, — пожал плечами Усладников.
— Но почему мы находим очевидно завершённые, взрослые формы с различным числом сегментов?
— Очевидно кому? Мне это не очевидно. Домыслы, молодой человек, домыслы.
— Хорошо, как вам такая идея: вендобионты — это не отдельные организмы, а части единого существа, органы, выросшие на том, что мы считаем бактериальным матом.
— Для этого ваш ковёр из бактерий должен сам обрести дифференцированные ткани, сложное устройство, стать многоклеточным организмом.
— Но ведь из одной клетки получается целый человек! С руками, ногами, сердцем! Нужен лишь генетический материал, питательная среда и… импульс!
Диалог двух учёных ощетинился непонятными Ивану терминами, и начстанции окончательно потерял нить разговора. Иван хмуро жевал кашу, а жизнь-стихия, украшенная фантазией стажера, бурлила вокруг — он был её частью.
Глава 5. У насосной станции
Егор и Настя встретились через день возле старой насосной, что располагалась где-то на полпути между станцией и мысом.
Геологи работали на мысе. Семён предлагал Егору присоединиться, но тот отказался. До полудня юноша сидел у воды на станции: подходил, вставал на колени у самой кромки, опускал ладони на дно, ворошил песок. Когда Солнце забралось на самый верх, Егор надел пояс, на котором висел непременный мешочек, вышел за забор и направился к дачам.
Сутулый мужчина в советском тренировочном костюме, кедах, панаме, катил навстречу телегу с песком. Он хмуро посмотрел на юношу со светлой кожей, шедшего в одних шортах и синих с тремя полосками дешёвых кроссовках вдоль заборов, что-то прошептал — Егор не повернулся, не взглянул даже в его сторону. Дойдя до забора Настиного участка, Егор постучал в кривенькую дверцу с номером «58». Ему пришлось ждать несколько минут, пока женщина, полная, с рыжими волосами, не заметила его. Она сразу подошла к неровному штакетнику, улыбнулась:
— А, Егорушка! Настеньки нет. Ушла, не сказав. Как бы чего не приключилось… Вот прям на сердце неспокойно! Вдруг опять какие плохие люди встретятся? Ты не поищешь? К озеру она пошла. Там, где трубы. Знаешь? Грибы раньше собирали, а сейчас даже боязно. Вот что за мир сделался… Боже мой, боже мой…
— Я найду, — просто сказал Егор. Женщина ещё что-то говорила, и он ждал, пока она закончит. Они стояли в тени рябины, росшей возле калитки и распустившей ветви далеко за забор. Когда Егор повернулся и пошёл в сторону озера, хозяйка подошла к сильному, полному жизни дереву и прошептала: «Ты был бы так рад…»
* * *
Насосная станция не работала с девяносто первого. Оборудование увезли, и осталась пустая бетонная коробка, сделанная слишком большой, слишком надёжной, чужой для озера. Иван одно время гонял отсюда поселковых хулиганов, здесь же вытаскивал из озера утопленника. Стены постройки были исписаны словами, именами, признаниями и угрозами, в стыках плит зеленел мох.
Настя сидела на плоской крыше и смотрела на озеро. Её лёгкое платье почти совпадало оттенком с серым бетоном — она всегда находила это очень забавным, причиной бывать здесь. Егор подошёл неслышно, и девушка вздрогнула от испуга, когда он негромко позвал её. Она узнала Егора по голосу, и, вставая и поворачиваясь, уже улыбалась искренней наивной улыбкой:
— Егор!
— Твоя тётя волнуется.
— Ты был на даче?
— Я искал тебя.
— Правда? — она спустилась на приставленное к задней стене бревно, спрыгнула на землю. — Спасибо тебе. Ты добрый!
Она, совсем не боясь, смотрела Егору в глаза — долго, должно быть, целую минуту. Затем юноша перевёл взгляд на озеро, шагнул к воде, присел, тронул поверхность рукой. Девушка подошла, опустилась на
