Сергей Подгорный - Взгляд с нехоженой тропы

Я остановился и смотрел, как он уходит все дальше уверенными легкими шагами…

— Присядем… — предложил Швартин (они как раз дошли до маленького и тихого скверика).

Евтеев молча согласился.

— Ты рассказывал занятно, — произнес Швартин, закурив, — но кого и в чем может убедить твой рассказ?

— Если бы ты своими глазами увидел этого человека… — с сожалением вздохнул Евтеев.

— Я и так его словно бы увидел… И что?

— До тех пор, пока не узнал о Махатмах, меня мучило то, что это, без всякого сомнения, был именно человек.

Швартин взглянул с недоумением.

— В нем не было ни малейшего неизбежного отпечатка нашей цивилизации, но в то же время это — без сомнения — был человек. Единственное, что можно было отнести к камуфляжу, — его одежду. Он был человеком от плоти и крови, и именно это впоследствии поставило меня в тупик. Я не сомневался, что он не отсюда, то есть не дитя нашей цивилизации, но тогда выходило, что где-то есть планета — не только двойник Земли, но биологическая эволюция, эволюция Жизни на которой привела к возникновению людей. Мало кто сомневается во множественности обитаемых миров, но чтобы такое… Я понимал: нет, слишком невероятно. Легче предположить, что наши предки переселились на Землю с этой планеты или когда-то были созданы посетившими Землю разумными существами по их образу и подобию…

Эта загадка мучила меня долгие годы, и, честно сказать, я теперь благодарен ей за это; в разное время я находил ей разные решения, но интуиция говорила, в конце концов, что все не то. И лишь когда узнал о Махатмах и Шамбале — все сразу стало на свое место. Это был Махатма, и эти люди действительно великие мудрецы… — убежденно сказал Евтеев.

— …Но тайна Шамбалы становится от этого… только еще большей тайной… — неожиданно заключил он.

— Кажется, я начинаю привыкать к жаре…

— Человек может ко всему привыкнуть, — подтвердил Швартин.

Оба они были в хорошем расположении духа: Швартин оттого, что пресловутая «экспедиция за призраками» вплотную подошла к зениту, еще день—два — и необходимо будет разворачивать машину на сто восемьдесят градусов, пускаться в обратный путь; хорошее же настроение Евтеева объяснялось тем, что утром проснулся в уверенности, что безумная его, абсурдная затея все-таки удастся. Осуществится задуманное, как ни удивительно. Больше того, хоть Швартину, конечно, об этом не говорил, Махатма, которого он здесь встретит, будет именно тем, виденным им в юности.

Зная, что это бессмысленно, Евтеев даже не пытался искать оснований своей странной уверенности. Для него главным было то, что она не только не умерла во все предыдущие изнурительные дни и звездные волшебные вечера, но, оказывается, исподволь крепла, черпая силу в чем-то неведомом и самому Евтееву, и вот передала эту силу ему. Мозг не мог найти оснований этой уверенности, но здесь, в Гоби, Евтеев, как никогда раньше, жил чувствами, предчувствиями, интуицией, озарениями и прозрениями.

— Давай сегодня не будем гнать? — предложил он Швартину, сворачивая спальный мешок.

— Давай, — удивленно и заметно обрадованно согласился тот. — Мне, честно говоря, уже осточертела эта погоня неизвестно за кем…

— Ничего, Степа, — подмигнул Евтеев. — Ты еще будешь писать мемуары об этой поездке…

— Не паясничай… — поморщился Швартин, подкладывая веточки саксаула в костерок, над которым закипал чайник.

После завтрака они решили обследовать скалы, среди которых с вечера разбили лагерь. Этот день оказался богат находками. Метрах в трехстах от своей стоянки, в котловине, среди причудливых, изъеденных ветром скал, они вдруг впервые нашли то, чем еще, кроме прочего, славится Гоби: огромный окаменевший скелет ящера. Он лишь частично, но достаточно для того, чтобы оценить его размеры, выступал из песчаниковой плиты, отколовшейся от обрывистой стены котловины. Рядом с плитой лежала огромная окаменевшая кость. Швартин, хотя на здоровье не жаловался, с трудом поставил ее стоймя.

— Косточка… — весело и удивленно улыбаясь, покачал головой он. — Ну-ка, щелкни меня с ней в обнимку, — снял он свободной рукой и протянул Евтееву фотоаппарат.

— А потом ты меня тоже, — как-то по-мальчишески попросил Евтеев.

Сфотографировавшись, они еще долго осматривали исполинский скелет. Несмотря на очевидное свидетельство, трудно было вообразить, что когда-то Земля кишела подобными тварями.

— Монголы называют их костями драконов, — сказал Евтеев. — Раньше у них была легенда, которую поддерживали ламы, что это кости драконов, живущих на небе.

— Да… вот что такое Время… — задумчиво покачал головой Швартин. — Иногда оно представляется мне тряпкой, стирающей одну картину, чтобы дать место другой…

— Можно сказать и так… — кивнул Евтеев.

Выбравшись из котловины, они долго бродили среди причудливых, словно громадные скульптуры неведомого сюрреалиста, красноватых, багровых и бурых скал.

Местами пейзаж и его краски казались до того неземными, что Евтеев чувствовал, как по коже бежит холодок и возникает неодолимое рассудком ощущение, что он теперь так далеко, что никогда не увидит людей и Землю, будут лишь эти странные скалы и бездонное небо над ними, и будет так до самого конца его жизни, который не слишком здесь, среди этих скал, и далек.

«Но удивительно… — снова подумал он. — Нигде так естественно не приходят мысли о величественном, как вот в таких местах… Была бы у меня возможность порой переноситься на несколько часов сюда, я был бы счастлив, что у меня есть такая возможность…» Он почувствовал, что даже эта мысль еще более укрепила его странную уверенность во встрече с Махатмой.

В защищенных от прямого ветра изломах скалистых круч Швартин и Евтеев неожиданно обнаружили горные зеркала: бурые, почти черные полированные поверхности зеркал скольжения, которые четко выделялись на ноздреватых стенах песчаников. Порой эти зеркала были двухметровой величины. Их блестящая поверхность словно бы уходила бесконечно далеко в глубину скального массива, а отражение в них словно бы выступало вперед ясным и объемным призраком. Удивительное чувство охватывало глядевшего на свое отражение в горном зеркале. Казалось, что встретился с самим собой через толщу времени и пространства. Эти полированные природой поверхности странно притягивали, словно входы в таинственные тоннели, ведущие в глубину каменных масс.

«Не отсюда ли возникла легенда, что путь в Шамбалу ведет подземными ходами?..» — невольно подумал Евтеев.