Резкий порыв ветра чуть не бросил самолет в пике, и Маленький Рафаэль изо всех сил вцепился в штурвал, выравнивая машину.
Он не мог опомниться от изумления.
Прямо по курсу клубилась огромная грозовая туча. Откуда она взялась? Еще несколько минут назад в небе не было и перышка. Да и диспетчер… Он даже посмеялся над его запросом. Вот тебе и «двести миль»!
В фиолетовых недрах тучи клубилась дымно-сизая тьма, слепая и яростная в своей немеренной силе.
Маленькому Рафаэлю стало не по себе.
Он не был суеверным, но ведь это надо же: только подумал о пакостях небесных, а они тут как тут. Даже не туча, а целый грозовой фронт.
Он снова связался с диспетчером:
— Стрела, Стрела, я — 24-й. По курсу мощный грозовой фронт. Попробую обойти с севера.
— Эй, Раф?! — обеспокоился диспетчер. — Ты случайно не спятил? Откуда там могут взяться тучи? Что ты плетешь? Там только что летал 18-й жаловался, что солнце глаза слепит. Сводки тоже прекрасные.
Маленький Рафаэль отключил бесполезную связь, потому что и на севере громоздились зловещие черные бастионы.
Тогда он потянул штурвал на себя, дал газ. Маленькая машина, завывая двигателями, круто полезла вверх.
Но туча, казалось, ожила и решила во что бы то ни стало поймать металлическую птицу. Грозно клубясь, она на глазах вспухала, стремительно поднималась вверх, догоняла.
Самолет тряхнуло раз, другой.
Затем болтанка усилилась настолько, что Маленький Рафаэль забыл обо всем на свете: только бы удержать машину! Любой ценой удержать машину!
В кабине стало темно и холодно.
«Проскочу понизу», — решил он и повел штурвал от себя. Прижаться к земле, дотянуть до аэродрома… И к черту все полеты! Он уже перерос эту юношескую увлеченность. Надо устраивать свою судьбу, а не готовиться к мифическим соревнованиям, к которым тебя даже не допустят — стар ты уже для спорта, малоперспективен…
Громада облака осталась вверху. Маленький Рафаэль положил самолет на прежний курс, прибавил газу.
И тут он с ужасом увидел, как от облака отделилась черная воронка смерча, стала вырастать, направляясь прямехонько к нему.
«Он убьет тебя… — вспыхнули вдруг в сознании слова Марии. — Кто „он“? Смерч? Чепуха какая-то. При чем тут смерч?..»
Маленький Рафаэль потянулся к заветному рычагу, который открывал кабину. Единственная надежда — парашют.
Пульсирующий вихрь настиг его самолет на мгновение раньше. Рычаг ушел до упора, однако обтекатель остался на месте, и Рафаэль понял — это смерть.
Самолет рвануло вверх, бросило вниз. Он ударился лицом о приборную доску, выругался. Какие-то доли секунды вокруг была сплошная тьма, затем стены мрака раздвинулись, и вверху показалась голубая колеблющаяся дыра свирепый глаз торнадо, от «взгляда» которого застыла кровь, а руки сами бросили штурвал.
Кабина как-то странно задребезжала.
«Разваливается… Все!» — мельком отметило сознание.
И вдруг Маленький Рафаэль понял, что это — смех! Огромный, вездесущий, от которого сотрясается скорлупа самолета.
— И это ты? — спросил его густой сильный Голос, в котором прорывались шипение и свист ветра. Голос тоже шел отовсюду. — Капля ума, чью ауру я почти не вижу? Ты бесполезнее даже этих глупых облаков, что толкутся в небе. И ты, ничтожество, владел Марией?!
Маленький Рафаэль почувствовал: еще немного — и он сойдет с ума. От ужаса, непонимания происходящего. И все же какая-то здравомыслящая клеточка подсказала ему: надо отвечать. Пока будет продолжаться этот фантастический диалог то ли с небом, то ли с ветром, держащим в плену его самолет, до тех пор будет надежда на спасение. Пусть крошечная, микроскопическая — другой нет.
Он облизнул пересохшие губы, с трудом разлепляя рот, сказал:
— Она… она любила меня…
— Врешь! — гневно пророкотал Голос. — Не любила, не любит и уже никогда не будет любить. Смотри!
Бешено вращающиеся стены воронки на миг сомкнулись, самолет тряхнуло, заскрежетал металл, и крылья… исчезли. Их оторвали с такой же легкостью, с какой Рафаэль обрывал в детстве крылья бабочкам.
— Я не сделал Марии зла, — прохрипел он, понимая, что все равно обречен.
— Ты недостоин ее. Ты просто лишний, — прервал его Голос. — От тебя исходит столько страха, что я задыхаюсь в его зловонии. Ты уже не человек, ты — падаль.
— Кто ты? — Маленький Рафаэль заплакал. — Зачем я тебе понадобился? За что ты хочешь меня убить? И при чем здесь Мария? Таких, как она, тысячи. Десятки тысяч… Я уеду. Я немедленно уеду… Если она тебе нужна, бери ее… Только не убивай!
Неземной жуткий смех опять потряс обломок самолета.
— Вот цена твоих чувств, ничтожество… Когда-то ты рвался в небо, считал, что только полет дает ощущение счастья. Когда-то ты был человеком… Я дарю тебе сегодня настоящий полет. Лети, ничтожество!
Яростный глаз смерча сместился в сторону вместе с воронкой. Остались лишь суровая каменность тучи над головой, близкая земля и внезапная тишина.
В следующий миг фиолетовая громада тучи перемешалась, с плоскостью земли, замелькала перед глазами полумертвого от страха Рафаэля.
Обломок его самолета падал на прибрежные скалы.
— Отложите бежевое и вон то, с декольте, — сказала Мария продавцу. — Я пришлю за ними вечером.
Мария, как математик, давно открыла для себя аксиому: «Достоинство женщины прямо пропорционально ее покупательским возможностям».
Она прошла десятка полтора магазинов, но купила только помаду и пляжный махровый халат.
Еще несколько вещей — дорогих и красивых, в том числе сережки с шестью небольшими бриллиантами — отобрала, прекрасно понимая, что выкупить их не на что. Такие «покупки», выражаясь опять же языком математики, Мария называла «мнимыми величинами». Это как дорогие духи: купить не купила, но понюхала, и еще долго тебя сопровождает тонкий запах от «Диора».
Возле магазина «Подарки» Мария лицом к лицу столкнулась с Хомячком.
Доктор был нагружен покупками.
— О, соперница Пекоса Билла! — обрадовался он, жадно осматривая Марию. — Вы очаровательны! Какой контраст: загорелая кожа и нечто белое, кисейное, от которого мужское воображение вспыхивает словно порох. Как вы себя чувствуете?
— Вашими молитвами, доктор, — весело ответила Мария.
— А вы молодец, — похвалил ее Хомячок. — Из в общем-то заурядного происшествия сделать себе рекламу на полполосы… Неплохо придумано. И фото отличное. Вы на нем как дева Мария — святость, порыв и тайна в одном лице. Вам теперь, наверное, в городе прохода не дают?
— Я поняла ваш намек, доктор, — засмеялась Мария. — Извините, но на роль святого духа вы явно не подходите.
