Особенно обидно было для Федора осознавать, что именно детское желание летать на космическом корабле и увидеть обратную сторону звезд, обернулось бесцельным, стертым существованием, предельно сжатым, неудобным бытом, долгими, монотонными вахтами и скорой смертью в оправдание тупости отцов-командиров.
В темноте и покое память стала возвращать лица близких: дед, Алена, брат, тех, — кто любил его, и кого он, Федор, оставил, пойдя за кораблем в небе.
В такие моменты, он испытывал огромную потребность куда-нибудь выйти, хотя бы на вонючую палубу ангара… Или в холодную пустоту за дверью шлюза.
И сейчас Конечников решил убраться из отсеков, где можно перемещаться лишь боком, касаясь выставленных рук и ног, вдыхая вонь вспотевших тел, слушая всхрапывания, присвистывания и сонное бормотание.
Обычно он забивался в свою каюту с ее относительным комфортом отделенного от общей спальни помещения, кондиционированным воздухом, а главное с целыми шестью квадратными метрами на четверых. Но сегодня Конечникову выпала редкая возможность побыть одному. Федор не пошел слушать храп соседа по каюте, командира первой батареи лейтенанта Миронова.
Конечников по пути заглянул в рубку, проверяя, на месте ли дежурный расчет, что было вовсе нелишним, поскольку в предчувствии боевой операции народ расслаблялся спиртным.
Проверив наличие личного состава, вернулся дежурный офицер.
Ильин, его тезка, был зампотехом, вторым заместителем командира корабля. Сейчас, догадываясь, что затевается очень серьезное дело, он испытывал облегчение по поводу того, что майор Тихонов доверил командование кораблем в свое отсутствие не ему.
— Что было- то? Зачем вас так срочно с места сорвали? — спросил Ильин, имея в виду собрание командного состава.
— «Умрем за Бога, князя-императора и родное Отечество», Федька — ответил Конечников. — Сборная эскадра гиперпространственных кораблей пойдет рейдом к Гало. Нам дан приказ — любой ценой разрушить верфи на ее орбите. Командиром, как всегда, назначен полковник Гагарин.
— Мать твою… — выругался Ильин. — Сдается мне, тезка, что всем нам крупно не повезло. Те, кого не расстреляют эланские линкоры, с чувством глубокого удовлетворения смогут врезаться в их бронированные корпуса. Жили грешно, и умрем смешно. Напечатают про нас в «Имперском сплетнике» трогательную, проникновенную статейку, зарегистрируют в списках потерь и уберут в архив личные дела.
— Прямо как в банк… В активы Тупил Дубилыча гребаного. Скольких еще положит не за хрен собачий, — нервно усмехнулся Конечников.
— Почему людям не объявил? — вдруг поинтересовался Ильин, заранее складывая на лице гримасу осуждения.
— Пусть поспят сегодня спокойно. Погрузка зарядов будет идти пару дней. Успеют написать прощальные письма и поворочаться ночью без сна.
— Может ты и прав, — ответил зампотех. — Ты командир, тебе решать.
— А раз я командир, то у меня к твоим техникам задание будет.
— Какое? — насторожился Ильин.
— Помнишь, мы лет пять назад хотели попробовать? — зашел издалека Федор.
— Лапин по секрету дал знать, — сказал Ильин, — что Никитка Симонов снова суд чести готовит.
— Кого в этот раз?
— Тебя…
— И за что?
— За публичное оскорбление государя.
— Еб его мать, стукача долбанного, — вырвалось у Конечникова.
— Не кричи, люди спят, — осадил его Ильин.
— Оптимист он, однако… Ну да бог с ним. А пять лет назад мы с тобой…
— Крок, допрыгаешься ты до суда офицерской чести, — перебил его Ильин. — Тебя тогда предупредили. А за это точно не помилуют…
— Федор, просто узнать очень хочется. Сейчас или никогда. Или здесь, или нигде.
Ильин хотел возразить, но вдруг осознал подтекст этих простых слов.
— И что, теперь получается можно? — задумчиво произнес он.
— Последнее желание смертника, — сказал Конечников. — А разве ты сам не хочешь узнать, как работает программа интерпретатора команд? Твоя, между прочим. Я помню, с каким удовольствием ты ее писал.
— Одно дело абстрактное творчество, другое дело его применение, — ответил Ильин. — Крок, ты вправду решишься на глазах у всех…
— По обстановке, — прервал его Конечников. — Давай так. Я дал тебе команду смонтировать дополнительный мануальный интерфейс на капитанском посту, а объяснил это тем, что операторам-наводчикам корабля потребуется моя помощь.
— Хорошо, — ответил Ильин. — Есть смонтировать, командир.
Конечников кивнул, и прошел в капитанскую каюту — закуток 2 на 1,5 метра.
Он погасил газоразрядные трубки на потолке, зажег маленький уютный светильник, запустил на компьютере медленно сменяющие друг друга красивые виды разных планет. Конечникову редко удавалось побыть одному, в тишине и покое, чтобы хотя бы ненадолго отойти от тесноты корабля и печальных обстоятельств экзистенции.
Но сегодня недоступная для среднего офицера роскошь ему не помогла.
Подстегнутые дозой алкоголя, мысли снова закрутились вокруг того, что жизнь оборвется через несколько дней… Ничего великого, о чем мечталось, он не совершил… Не отомстил эланцам за ядерную зиму на родной планете, за сотни лет существования его предков в пещерах…
Экспериментальный С-29, явясь на Амальгаму призраком другого мира, привел его сюда. Круг замкнулся. Теперь он сам командует таким кораблем, и его ждет смертельная битва с эланскими линкорами в самом сердце чужой империи… Сбылась мечта идиота… Все как заказывал маленький амальгамский дикарь. Воистину, дитя молит о том, что его мудрый отец просит Бога отвести от своего неразумного чада.
Федор, в который раз подумал, что благодаря своему давнему выбору просто напрасно потерял время, заставив себя пройти чужой путь, бросив свой собственный.
Единственно, что он реально получил за многолетнюю службу — это копейки, скопленные с заурядного лейтенантского жалования. Но на дикой планете, на которой денег не знают, его сбережения может быть и не нужны вовсе.
Конечникову захотелось, чтобы пришел Стрелкин, и они вдвоем, а лучше втроем, взяв для массовости Гута, устроили очередной погром в борделе, гоняя полуголых шалав и круша обстановку дома терпимости.
Или снова прицепились в Благородном Собрании к какому-нибудь офицеру штаба, устроив шумный мордобой прямо в зале…
Дверь распахнулась. На пороге стоял Стрельников. Выглядел он неважно: глаза красные, лицо с зеленоватым отливом, волосы мокрые. Второму лейтенанту было холодно, он зябко ежился и кутался в бушлат.
— Крок, мне бы добавить, — перешел сразу к делу Стрелкин.
