Он вдруг замолчал, и Даггар поглядел на него с любопытством:
- Что-то не то ты говоришь, Тингел! Наказывать целый народ за грехи правителей? Бить дитя за то, что его отец согрешил?
- Мы - не дети, Ранас! - гордо ответил Тингел. Мы - свободные граждане Ланнерана! Если правители наши сбились с пути, у нас есть право и сила их образумить. Мы не сделали этого, даже не попытались - и потому мы разделили их грех! Мне стыдно, - сказал он, - что ты видишь нас в таком унижении, и теперь я рад, что больше ты меня не увидишь.
- Почему?
Тингал глядел на него и улыбался. Та самая бесстрашная, насмешливая улыбка, что живет на лице ланноранца и в смертный час.
- Потому, что я наверняка умру этой ночью. Наше проклятие убивает, Ранас, особенно тех, кто вздумает о нем говорить.
- Я могу помочь тебе?
- Нет, - сказал он спокойно, - помочь мне нельзя. И не вини себя, сказал он, - я делаю то, что хочу. Наконец я чувствую себя человеком, а не тварью, воющей в смертном страхе. Слушай, как это было, - сказал он. Сначала вы победили нас. Это было тягостно и постыдно, но пока ланнеранец жив - он жив. Мы еще были людьми, хоть и знали свою судьбу, хоть и знали свою судьбу. Потом исчезло море и пересохли реки, разрушилась торговля и поля почти перестали родить. Мы скудно жили - но все еще были людьми. А потом пришла ночная смерть. Просто смерть, - сказал он, - невидимая и неслышная. Она входит в любой дом и уносит, кого захочет, и нет от нее ни заклятия, ни защиты. Сначала она уносила Соправителей и старших жрецов Светлого храма. Потом всех, у кого была хоть какая-то власть. Потом тех, у кого была сила и ум, кто мог бы воспротивиться - даже судьбе. И тогда мы умерли, Ранас. Мы перестали быть людьми. Мы стали просто сухой травой, которая ждет пожара. Кто нами правит? - спросил он себя. - Я не знаю, Ранас. Нет никакой власти. Мы просто ждем своей смерти и делаем, что велят.
- Кто?
- Черная сволочь, - ответил Тингел. - Слуги проклятия и вершители зла. Ладно, - сказал он, - твоя очередь, Ранас. Кто позвал тебя в Ланнеран?
- Тот, кому досталась от энраса Долг и Судьба. Тот, кто может спасти нас... если захочет.
А к вечеру Дом Рансалы стал похож на Рансалу. Запустенье на месте величия - и несколько комнат, где можно жить.
А ночью Майда вдруг стиснула руку Даггара. Он проснулся мгновенно и молча и почувствовал страх. Не ее и не свой - просто страх, что стоит в стороне и смотрит на глядит на тебя убивающим взглядом.
- Брат, - тихонько сказала она и вошла в него. Словно сошлись две половины души, сомкнулись две половины рассудка; они сошлись в одно двуединое существо, защищенное самой своей полнотою.
Они лежали, безмолвно держась за руки, а смерть, не спеша, подползала к ним. Незримая, бестелесная смерть; она сгущалась вокруг, она висела над ними, и только невидимый панцирь их любви был их единственной защитой.
- Пусть небо откроется Тингелу, - тихо сказал Даггар, и Майда ответила чуть заметным пожатием.
А смерть, свирепея, бродила вокруг, прорывалась то холодом, то короткой болью, но их двуединое существо, наполненное мраком, разрывает его перед лицом руками, раздвигает локтями, протискивается в разрыв, и в разрыве виден клочок голубого неба...
Разбудил их Риор, постучавшись в дверь, потому что явился Торкас. Он был облачен в коричневый плащ болорца, и, когда он сорвал повязку с лица, они сразу поняли: это Другой. У него теплом и спокойной верой, согревало холод и смиряло боль, а ночь все длилась, длилась...
Забрезжил тусклый рассвет - и смерть ушла. Уползла куда-то в темную нору, и они заснули, прижавшись друг к другу. И сон им снился один и тот же - у них всегда были общие сны.
Кто-то бредет по ночной дороге. Идет один, тяжело раздвигая были древние глаза, полные тьмы и тяжелой силы, и в движениях упругая хищная сила; он ходил по комнате и молчал - беспощадный, могучий, но почему-то не страшный - и они покорно водили за ним глазами, ожидая, пока он заговорит.
- Этот проклятый город воняет смертью, - заговорил он, наконец. - Ты не жалеешь, что сюда явился?
- Нет, - сказал Даггар, - пока не жалею. Но уже немного боюсь.
- Знаю, - сказал Другой. - Я почуял. Это не каждую ночь, Даггар. Не так уж он силен.
- Кто?
Другой поглядел на него. Острый холодный огонь блеснул в темноте его глаз - холод остро отточенной стали, возникшей из ножен. И - погас, потому что вдруг появился Торкас. Спутать нельзя - они совсем не похожи, словно у них на двоих не одно лицо.
- Прости, - сказал Торкас, - я ворвался, как зверь, и даже не приветствовал вас, как должно. Тайд с тобой? - спросил он с тревогой, и Даггар невесело усмехнулся.
- Еще бы! Он гнал нас сюда, как скотину в хлев!
- Рана у него открылась, - сказала Майда, - но здесь я смогу его подлечить.
- Спасибо! - ответил Торкас и улыбнулся. У него была ясная молодая улыбка и веселые даже в усталости молодые глаза. Он спросил позволения и отправился к Тайду, и, когда он ушел, Даггар привлек Майду к себе, и они застыли в молчаливом объятии, чувствуя, как сердце бьется о сердце и согревается в жилах озябшая кровь.
Завтрак был скромный - из дорожных запасов, и за столом им никто не служил. Торкас был прост и ясен - не то, что в Рансале, и потому Даггар спросил у него:
- Торкас, а кто он такой - тот, что в тебе?
- Не знаю, - ответил Торкас спокойно. - Бог, наверное.
Даггар усмехнулся.
- Открыть тебе страшную тайну, Торкас? Нет никаких богов. Есть только земля и небо. То, что в небе, и то, что на земле.
- Не все ли равно, как называть то, чему нет названия? - ответил Другой. Этого не уловить: было одно лицо - стало другое. И даже голос иной: жесткий, отрывистый, властный. - Не то, что есть в небе, и не то, что есть на земле. Даггар, - сказал он, - я хочу, чтобы ты задавал вопросы. Это опасно, - сказал он, - но я буду рядом с тобой.
- Охота с живой приманкой? Мы, Ранасы, считаем ее неблагородной.
- Как охотники или как приманка?
- Ладно, - сказал Даггар. - Какие вопросы и кому я должен их задавать?
В серую духоту тяжелого дня вышел Даггар из дому. Он да Риор - Лонгар остался с Майдой, а Торкас-Неведомый вдруг исчез. Это он ловко проделал: был в двух шагах и растаял - серая тень, ушедшая в серый день.
Только пять имен назвал ему бог. Ладно, пусть будет бог, подумал Даггар с усмешкой. Не то, что есть в небе, и не то, что есть на земле. Андрас, сын Линаса, один из Двенадцати. Последний из Двенадцати, подумал Даггар, и долго ли он проживет после нашего разговора? Не думаю, что я стану о нем сожалеть.
Старик он был, этот Андрас, но я его вспомнил. Я видел его на площади, когда мы заставили их преклонить колени на месте, где умер Энрас. Тогда он был не старше, чем я теперь, а значит, не миновал даже шестой десяток.
