- Когда ты собираешься к Ершову?
- Он будет второго.
- Я пойду с тобой, не возражаешь? - Зав хлопнул себя по колену, словно подводя итог.
Андрей молча кивнул в ответ.
4.
- Не знаю, нужен ли этот разговор, Андрюша. По-моему, все ясно.
Они сидели в маленьком кафе на окраине поселка, и свисающие с потолка виноградные лозы надежным зеленым шатром оградили их от окружающего мира. Сквозь зелень из-за прозрачной стены пробивались разноцветные лучи - это мигали фонари, радужной россыпью раскиданные среди сосен.
Таня сидела напротив него, подперев руками подбородок. Когда он прищуривался, ее зеленое платье сливалось с лозами, и оставался только бледный овал лица.
- Три часа назад ты говорила совсем другое. Ведь это же долгий разговор?
- Я передумала. Ты же видишь вещие сны.
- Так сон был вещим?
- Андрей...
- Нет, подожди, давай я расскажу его до конца.
Он знал, что делает глупость, что весь разговор, действительно, ни к чему. Да и кончился уже разговор, все понятно. И ясность давным-давно была, совсем незачем теперь превращать в слова то, что не являлось тайной для них обоих.И все-таки он заговорил, в упор глядя на Таню:
- Ты сказала, что согласна быть моей тихой гаванью, но не больше. Ты боялась потерять себя, став моей женой. Ты очень боишься потерять себя, и наверное ты права. Но сон-то на этом не кончился, нет! Ты сгорела на том холме... Нам нельзя было расставаться так, я не хочу никаких белых плит! Он навалился грудью на стол. - Ты сгорела - и все эти годы твой... уход поддерживал во мне иллюзию любви. Пусть не совсем иллюзию, но во многом... А теперь все исправлено по воле благодетеля нашего, который вон там, над нами, - он ткнул пальцем вверх, - и настал черед гореть иллюзиям. И они горят, понимаешь, го-рят!..
Таня, наклонив голову, машинально обрывала лепестки цветов, стоявших в вазе на столике.
- Я плохо поняла насчет какого-то пожара, хотя слышу об этом не
в первый раз. - Она горько усмехнулась одними губами. - Наверное, это символика, смысл которой до меня дойти не может...
Андрей сделал движение, но Таня не дала ему ничего сказать.
- Дойти не может, - повторила она, растирая лепестки между пальцами. Но я уловила главное... Я долго ждала, когда ты скажешь мне это. Нет-нет, мне было хорошо с тобой... Первые встречи, когда мы друг для друга целый неизвестный мир, сейчас вот, когда ты вернулся. Но ведь это совсем не то... Да, Андрюша?
Теперь Таня глядела на него, прямо в глаза.
- Нет ничего хуже притворства, Андрюша. А мы все время притворяемся друг перед другом. Ты прекрасно знаешь, что мне безразличны твои автоматы, ну что поделать: безразличны и все! А тебе безразлично то,
что волнует меня... Хуже нет, когда вроде бы и вместе - и в то же время каждый сам по себе. Ты говоришь, я боюсь потерять себя? Да, боюсь! Ее слова прозвучали как вызов. - Я не великий мыслитель, не писатель, не создатель космической автоматики, но я дорожу собой, какая я есть, своей индивидуальностью, если хочешь, и не желаю превращаться в твой придаток, который будет покорно и молчаливо выслушивать лекции о преимуществах метода Буркова и косности школы Сабоньяжа...
- Сованьяга, - вырвалось у него, но Таня, казалось, не услышала этого.
- Я согласна быть твоей тихой гаванью, твоей игрушкой, которой ты развлекаешься, устав от работы, согласна!
- Конечно, ведь ты при этом не теряешь себя, - угрюмо вставил Андрей.
- Да! Пусть считают, что главное в браке уметь приспособиться. Я
не хочу ни к кому приспосабливаться! - Таня подалась к нему. - Мы слишком долго встречались, Андрей, мы оба выдохлись. Я не могу больше притворяться и изображать на лице интерес, слушая тебя, а ты с огорчением убеждаешься, что я не та, какую тебе хотелось бы, которую ты, быть может, выдумал себе, что я не подхожу и что тебе интереснее говорит со Светой из вашей лаборатории, потому что Света несравненно больше меня понимает в этих твоих системах управления. Пора забыть романтику первых встреч, Андрей, мы давным-давно не дети...
- Забыть? А если я не хочу забывать?
- Так что же, жить одними воспоминаниями, зная, что впереди не будет ничего? Я многое передумала за эти пятнадцать месяцев и многое для себя решила... Я не сомневаюсь, что ты действительно, а не только в своем сне можешь сказать мне: "я тебя люблю", - но все дело в том, что именно называть любовью. Я тоже люблю тебя, я люблю тебя... Но отлично понимаю, что быть все время с тобой не смогу...
- Значит, это не любовь, - с усилием проговорил он.
- Может быть, Андрюша, - она устало откинулась на спинку кресла.
Кофе давно остыл, сквозь зелень по-прежнему пробивались разноцветные лучи, из-за шатра доносилась медленная музыка.
- Не провожай меня.
Таня встала и, прежде чем уйти, оглянулась и добавила:
- Я всегда буду рада тебя видеть. Только, пожалуйста, не принимай это как простую вежливость.
Зеленое платье растворилось в зелени шатра.
Он смотрел на измятые лепестки, рассыпанные по столу, на голые стебли, сиротливо торчавшие из вазы, и ему все больше хотелось собрать лепестки и унести с собой. Потом это прошло.
- Почему тебе так плохо? - шепотом спросил он себя. - Ведь это были иллюзии... - Слова прозвучали как-то неуверенно, почти вопросительно.
Куда деть себя в этот вечер? Чем заполнить ощутимую длинность минут и часов?
Внезапно ему пришла в голову одна мысль и он почти радостно ухватился за нее: мысль давала возможность хотя бы на время избавиться от переполнявшей душу горечи.
*
Он довольно долго ходил по улицам поселка, пока, наконец, не обнаружил
возле одной из дверей старого семиэтажного дома нужную табличку.
Собственно, вероятность того, что его предположение правильно, была
ничтожной. Но почему бы не проверить, все ли учло неведомое, обо всех ли
земных делах оно знает?
Он открыл дверь и вошел в освещенный невидимыми светильниками зал, разделенный поперек высокой, почти до потолка, матовой перегородкой. Из перегородки через равные промежутки разинутыми птичьими клювами высовывались черные раструбы приемников. Его шаги гулко раздавались в тишине. Он остановился перед одним из черных клювов, надавил кнопку.
Над кнопкой моментально зажегся маленький красный глазок и в приемнике щелкнуло.
- Я бы хотел узнать фамилии похороненных на местном кладбище двадцать седьмого августа двадцать третьего года.
В раструбе едва слышно загудело - заработала память машины. Он выслушал ответ и вышел на улицу.
Да, неведомое знало о существовании бюро записи актов гражданского состояния, так как оказалось, что в тот день на кладбище среди сосен не был похоронен никто. Можно было, конечно, еще навести справки в больнице, ведь это их вертолет доставил тогда в поселок все, что осталось от Тани.
