– Здесь неплохо кормят, – сказал Маннхейм, сокрушенно тыча пальцем в располневший живот. – Теперь, пожалуй, вы можете позаботиться о счете.
Гаррод, который и без того намеревался заплатить за обед, едва сдержался, чтобы не выдать вспыхнувшей в нем неприязни к полковнику. Но тут он заметил, что Маннхейм поднялся на ноги с видом человека, который торопится уйти. Между тем Джейн и не думала вставать из-за стола.
– Вы уходите? – Гаррод старался скрыть свою радость.
– Боюсь, что мне надо идти. Меня ждет целая кипа бумаг.
– Как жаль! Маннхейм пожал плечами.
– Знаете, что меня беспокоит? Мне начинает нравиться сидеть под защитной накидкой. Как в утробе – ничего не видно. Скверный признак.
– Выдаете свой возраст, – сказала Джейн с улыбкой. – Фрейд давно устарел.
– В этом наше сходство.
Маннхейм пожелал Джейн спокойной ночи, дружески кивнул Гарроду и вышел из ресторана.
Гаррод с любовью смотрел ему вслед.
– Жаль, что ему пришлось уйти.
– Вы уже дважды это сказали.
– Перестарался?
– Немного. Я начинаю чувствовать себя мужчиной.
– А я сидел и думал, как бы устроить Джону срочный вызов в Вашингтон. Я бы рискнул, но у меня нет ясности; как обстоит дело...
– Что у нас с Джоном? ~ Джейн тихо засмеялась.
– Он обнимал вас и...
– Какое восхитительное викторианство! – Ее лицо стало серьезным. – Вы совсем не умеете подойти к женщине, Эл. Я не права?
– Никогда не видел в этом необходимости.
– Ну да, женщины сами вешаются вам на шею – вы богаты и красивы.
– И вовсе не это имел в виду, – сказал он с досадой. – Просто...
– Я знаю, что вы имели в виду, и я польщена. – Джейн прикрыла ладонью его руку. Прикосновение отозвалось в нем сладостной дрожью. – Вы женаты, если не ошибаюсь?
– Я... женат, – с трудом произнес Гаррод. – То есть пока женат.
Она долго смотрела прямо ему в глаза. Рот ее приоткрылся.
– У вас один зрачок похож на...
– Замочную скважину – сказал он, – я знаю. Мне оперировали этот глаз в детстве.
– Зря вы носите темные очки – вид несколько необычный, но это почти незаметно.
Гаррод улыбнулся, поняв, что богине не чужды человеческие слабости.
– Очки не для того, чтобы скрыть зрачок. На этот глаз падает в два раза больше света, чем следует, поэтому на улице в ясный день мне немного больно.
– Бедняжка.
– Пустяки. Чего бы вам хотелось сейчас?
– Может быть, поехать куда-нибудь? Терпеть не могу безвылазно сидеть в городе.
Гаррод кивнул. Он подписал счет и, пока Джейн ходила за накидкой, распорядился, чтобы к подъезду подали автомобиль. Через десять минут они уже катили к южной окраине города, а еще через полчаса дома остались позади.
– Похоже, вы знаете, куда мы едем, – сказала Джейн.
– Понятия не имею. Одно несомненно – утром я ехал в противоположном направлении.
– Ясно. – Он почувствовал на себе ее взгляд. – Вам не по вкусу это так называемое расследование?
Гаррод кивнул.
– Я так и думала – вы слишком честны.
– Честен? О чем вы, Джейн? Долгая пауза.
– Ни о чем.
– Нет, за вашими словами что-то кроется. Побджой ведет себя довольно странно, и Джон сегодня утром говорил о спектакле. Что это, Джейн?
– Я же сказала – ничего.
Гаррод резко свернул на проселок, затормозил и выключил двигатель.
– Я хочу знать, Джейн, – сказал он. – Вы сказали либо слишком много, либо слишком мало.
Она отвернулась.
– Может быть, уже завтра вы вернетесь домой.
– Почему?
– Миллер Побджой просил вас приехать только затем, чтобы воспользоваться вашим именем.
– Простите, Джейн, но я не понимаю.
– Полиция знает, кто убил сенатора Уэскотта. Они знали это с самого начала.
– Будь это правдой, убийцу бы схватили.
– Это правда. – Джейн повернулась к нему. В зеленом свете приборного щитка ее лицо казалось маской русалки. – Не знаю откуда, но им все известно.
– Бессмыслица! Зачем посылать за мной, если...
– Это все маскировка, прикрытие, Эл. Неужели вы не поняли? Они знают. Но не хотят, чтобы кто-нибудь узнал, откуда они узнали.
Гаррод покачал головой.
– Это уж слишком.
– По словам Джона, вы очень резко реагировали на то, что отдел Побджоя передал прессе, – продолжала Джейн. – Для чего им это понадобилось? Теперь все уверены, что вы изобрели новый метод опроса медленного стекла. Отрицай вы это, слухов все равно не остановить.
– И тогда?
– И тогда, арестовав убийцу, им не придется раскрывать, как они его нашли! – Джейн выбросила руку к ключу зажигания, и в ее голосе прозвучало раздражение: – Мне-то что до этого!
Гаррод перехватил ее кисть. Секунду она сопротивлялась, потом их губы нашли друг друга, дыхание смешалось. Гаррод, без особого, впрочем, успеха, пытался думать в двух направлениях. Если предположение Джейн справедливо – а как секретарь Маннхейма она имеет доступ к секретным данным, – то сразу проясняется многое из того, что не давало ему покоя... Но эта кожа, эти губы – именно такими он представлял их, упругая грудь отвердела под его ладонью, давила на пальцы.
Они разжали объятия.
– Помнишь тот день, когда я увидел тебя в Мейконе? – спросил он.
Она кивнула.
– Я специально прилетел из Вашингтона – просто в надежде тебя встретить...
– Я знаю, Эл, – прошептала она. – Я говорила себе – это самообман, этого не может быть, но я знала...
Они снова поцеловались. Когда он коснулся шелковистой кожи ее колен, они на мгновение раздвинулись и снова сошлись, крепко сжав его пальцы.
– Вернемся в гостиницу, – сказала она.
По дороге в город, несмотря на вожделение такой силы, какой ему еще не приходилось испытывать, выработанная годами привычка заставляла его снова и снова думать о мотивах Миллера Побджоя. И в ее спальне, когда они завершили ритуал раздевания друг друга, в его мозг все еще вторгались новые мысли – об Эстер, о бдительных черных дисках, о часто повторяемых словах: «Ты холоден, как рыба, Элбан».
И когда они соединились на прохладных простынях, он почувствовал, как его телом овладевает губительное напряжение. Пауза между тем, первым, моментом в автомобиле и этим оказалась слишком длинной.
– Расслабься, – прошептала в темноте Джейн, – люби меня.
– Я расслаблен, – сказал он с растущим чувством панического страха. – И я люблю тебя.
В этот момент Джейн, мудрая Джейн спасла его. Ее палец заскользил вниз вдоль позвоночника, коснулся поясницы, и в тот же миг сверкающий гейзер страсти забил в нем, сотрясая тело. Ощущение это поднималось толчками к высшей точке, к взрыву наслаждения, которое она разделила с ним и которое уничтожило всю его скованность, все его страхи.
