Тиун резко развернулся к нему, спросил:
— Ты мастер?
Батута обронил:
— Я мастер…
— Где шляетесь?! — накинулся на него тиун. — Воевода прислал землицы вам отмерить под усадьбы… Только, тут купецкий ряд будет. Кузнецкий — эвон, в другом конце…
— А што, купцы против будут, если в ихнем ряду мастер-оружейник поселится?
— Да нет, конешно… — умерил пыл тиун.
— Ну, дак и меряй!
— Скока мерить-то?! Битый час добиваюсь…
— А скока купцу Тугаю намерил, столько и нам на каждого меряй!
— За лишку платить надобно будет. Бесплатно князь Всеволод лишь сто квадратных саженей дает…
— Заплатим, меряй… — пробурчал Батута. — А то скоро уж сруб подвезут…
Бесшабашный Звяга решил занять крайний участок, на половине которого оказалось несколько сосен еще не сведенного леса. Дальше, за лесом, тянулись поля посадского люда, который земледельничал в предградье. Воткнув в снег колышки, тиун ушел, волоча сажень на плече, на ходу бросил:
— Плату за излишек земли, завтра отнесете воеводе…
Батута неприкаянно бродил по своему участку, увязая по колени в снегу, наконец, подошел к Шарапу и Звяге, стоящим на границе меж своими владениями, и хозяйски прикидывавшими, что, где будет стоять; где поставить конюшню, где сараи, а где амбары. Купцам, даже и начинающим, в первую очередь амбары нужны. Батута проговорил:
— Душа не лежит к этому месту… Лучше бы на Киеве остался…
Весело скалясь, Звяга сказал:
— Ага, щас бы уже задарма мечи ковал Рюрику, прикованный цепью к наковальне, аки пес цепной…
Батута тяжко вздохнул, и побрел к воротам Тугаева двора.
Ночевали в избе вповалку. Хоть и просторна была купеческая гостевая изба, да не для такой оравы. За долгие недели ночевок в санях, старшие впервые спали в тепле. Золото и серебро, извлеченное из захоронок в санях, теперь покоилось за надежными стенами под присмотром верных женушек. Даже Батута проспал; проснулись от громкого и напористого стука в дверь. Спавший на шубе рядом с дверью Шарап заполошно вскинулся, нашаривая меч в изголовье. Из-за двери послышался громкий голос:
— Эгей, хорош дрыхнуть! Счастье продрыхнете!
Шарап распахнул дверь, из холодных сеней, в клубах морозного пара, в горницу шагнул старшина плотничьей артели, оглядел сонное царство, умерил голос, сказал смущенно:
— Простите, ради Христа, запамятовал, что вы с дороги… Сруб привезли, где ставить-то?
В дальнем углу завозился как медведь Батута, прохрипел хриплым со сна голосом:
— Щас покажу, да и мы помогать будем…
Общими усилиями сруб собрали быстро, а к полудню и крышу покрыли. Приняв оплату, старшина артели сказал:
— Мы остальные срубы на месте рубить будем, так что, щас бревен навезем, а завтра с утра приступим и к остальным. Огромные сани, запряженные четверками коней, утянулись в улицу посада.
Батута топтался на крыльце своего нового терема и горестно качал головой:
— Ай-яй, как же теперь без кота? Как же без кота новые хоромы обживать?
Он не сразу обратил внимания на девочку лет десяти, терпеливо стоящую у крыльца. Когда она подошла, Батута не видел, занятый горестными мыслями. Она пропищала тоненьким голоском:
— Дядя Батута, а дядя Батута?..
Батута скосил глаза на нее, спросил недовольно:
— Ты чья?
— А я Тугаева дочка, — бойко ответствовала она.
— Чего тебе?
Она распахнула шубейку, из-под полы выглянула любопытная мордочка, уставилась на Батуту круглыми зелеными глазищами. Батута всплеснул руками, воскликнул:
— Ба-а! Прям как Мышата в котятах!.. — он заторопился, боясь, что девочка передумает, развязал кошель, достал два серебряных дирхема. За Мышату он столько же платил когда-то. Но девочка медлила, наконец, протянула искательно:
— Дядя Батута, а это кошечка… Так что, еще две монетки… Это половецкие денежки, я им цену знаю…
Батута обескуражено протянул:
— Ну-у… Истинно купеческая дочка… — и достал еще две монетки.
Протягивая котенка, девочка торопливо зачастила:
— Дядя Батута, ты не думай, она хоть и молоденькая, а уж все умеет; я сама видела, как она мышек ловит…
Батута осторожно принял в руки мягкое, теплое, упитанное тельце котенка, и впервые с самого отъезда с Киева, под сердцем, казалось, на веке заледеневшем, разлилось тепло. Кошечке было месяцев пять, так что расти и расти еще, может и пропавшего Мышату ростом догонит. Батута знал эту купеческую породу кошек: масти густого соснового дыма, они вырастали ростом, чуть ли не с добрую собаку, и им по силам были не только мыши, но и крыс они давили махом, даже хорьки, если случалось, спасались от них бегством, притом, что мелких кошек частенько и задирали, причиняя немалые убытки их хозяевам смердам. Кошечка обхватила передними лапами рукав полушубка, и доверчиво потерлась щекой о грудь Батуты, он расплылся в умильной улыбке, и заторопился в дверь, говоря:
— Печки еще нет, так что спать нынче здесь не будем, но ты уж не обессудь, прими хоромы, а печку завтра сложит печник, вот и заживем в тепле…
Открыв дверь, Батута осторожно пустил кошку на порог, она поглядела долгим взором в лицо Батуты, понимающе мурлыкнула, и принялась настороженно вглядываться в звонкую пустоту свежего дома, часто-часто втягивая ноздрями воздух. Наконец, осторожно, на полусогнутых, вошла в терем. Батута шумно выпустил воздух из легких; оказывается, он все это время не дышал, пока кошка вглядывалась и принюхивалась. Кошка крадучись осматривала помещения, а Батута на цыпочках крался за ней. Наконец она уселась посреди горницы, хозяйски оглядывая стены. Осторожно подхватив кошку, Батута сунул ее за пазуху и вышел из терема, у крыльца его уже ждали все младшие дети, и Шарапа со Звягой, и даже немногим их переросшая жена Ярца. Пресекая возможное нытье, Батута цыкнул:
— А ну цыть! Кошка больших денег стоит, а вы затаскаете ее, умучаете. Ей щас спать надо, как малому ребенку… — и размашисто зашагал к гостевой избе купца Тугая.
В воротах его перехватили Шарап со Звягой. Шарап требовательно сказал:
— А ну покаж приобретение…
Батута молча распахнул полушубок, Шарап ухватил кошку, но она вцепилась в Батуту, и взмякнула дурным голосом, Звяга весело захохотал. Батута довольно произнес:
— Видали? Признала…
Шарап отпустил кошку, произнес довольно:
— Добрая животина… И силища, будто у рысенка… Как думаешь, Звяга, ее на три двора хватит? Прорежем лазы в тынах, и пусть рыщет…
Батута пожал плечами, сказал недоуменно:
— А зачем нам тыны, да еще лазы в них прорезать?
Шарап поглядел на него сочувственно, как на больного головой, сказал веско:
