— Ладно.
— «Ладно», — повторил Круклис. — Хорошее словечко. Славянское такое. Прекрасно завершает обсуждения. Но я еще не все сказал.
— Все еще про меня? — усмехнулся я.
— Все еще. Ты умеешь внушить симпатию кому угодно, не только Джекилу. Не так ли, Мод?
Мод вздохнула. Колени у меня подогнулись, и я сел в кресло. Простая мысль пришла в мою голову.
— Выходит, я тебя поработил?
— Да. И это было не так просто. Знаешь, сколько мне лет? Я самая старая из всех людей. Ты годишься мне в праправнуки. Ужас, правда?
— Разве тебе было плохо? — спросил я.
— Нет. Дело в другом. Я устала жить. Точнее, устала быть человеком. Человеком этого Солнца. Надо добавить, я не всегда была человеком вашего Солнца…
— Не может быть, — пробормотал я.
— Может.
— Давно?
— Очень. В свое время я помогла вам открыть так называемые гены смерти. Точнее, гены старения.
— В голове не укладывается! Значит, ты и есть та самая Марионелла-Жозефина…
— Та самая, Сережа.
— И как же ты выглядишь… — Тут я запнулся.
— В своем естественном состоянии?
— Да.
— Мы отличаемся, Сережа. Наверное, в вашем понимании мы уродливы, хотя ни клыков, ни хвостов не имеем.
Поверить было трудно, но я поверил сразу. Мод никогда не лгала, хотя могла о многом умалчивать. И вот решила открыть свою главную тайну. Сомневаюсь, что ее прошлые мужья об этом знали, а мне она сказала. Чтобы меньше страдал от потери?
— Тебе не страшно, что любил монстра?
Я покачал головой:
— Нет. Я видел земную женщину. И любил то, что видел. Страшно должно было быть тебе. Как ты меня… выносила?
— Я тебя до сих пор люблю. Для мыслящего существа важно, какое оно внутри, а не снаружи. Хотя снаружи… ты тоже ничего.
— Не могу поверить.
— Понимаю. Да, я не забыла, кто я. Но почти тысячу лет пробыла человеком. Успела полюбить то, что любите вы. Родила нескольких детей. Вполне нормальных, человеческих.
— Зачем ты стала человеком?
— Помогла вам одолеть старость.
— Бог мой… ни больше ни меньше. Вот вам и пришельцы… Тебя хоть наградили?
— О, всем, чем только можно было. Быть человеком — само по себе награда, честное слово. Во многих смыслах.
— Откуда ты?
— Не так уж важно, Сережа. Важно другое. Я загостилась.
Она встала, поправила прическу. Подошла к окну, вдохнула морской воздух. В печальной улыбке блеснули ровные белые зубы.
— Нет, я стала человеком не на несколько столетий. Я уже не перестану им быть. И сейчас способна понять красоту вашего мира. Но она меня не трогает, понимаешь? Ею должны насладиться другие. Более молодые.
— Послушай…
Она остановила меня жестом.
— Спасибо, Серж, спасибо, мой родной! Ты задержал меня, вернул свежесть чувствам. Я была счастлива, счастлива по-настоящему. Последняя любовь горька и мучительна, но лучше ее не бывает, поверь мне. Ах, как не ждала я твоего куста роз! Да, ты пленил меня. Властно, как и полагается мужчине. Если угодно — поработил. Ослабил волю, остановил на пути к цели. Но больше всего я желаю, чтобы в свое время ты пережил то, что я пережила с тобой.
Мод вздохнула, взгляд ее погас.
— Увы, невозможно застрять навсегда ни в каком рае. Что-то обрящет только идущий. Это главное, что я поняла в своих жизнях. Я ухожу дальше. Прощай. И прости за боль, которую причиняю. Этого я и боялась тогда, в самые славные времена Гравитона-4. Теперь уже вряд ли там будут более славные времена…
— Мы больше не увидимся?
— Надежда есть всегда.
— Да?
— Как же иначе, Сережа?
— Где? — тихо спросил я.
— Там, где время мало что значит. Его не следует бояться. Так же, как и перемен.
— Да где же?!
Мод погладила мои волосы.
— У тех, кто старше нас. Только не отказывайся ради этого от нынешней жизни. Парамон говорит, что там нет наших радостей. Жутко тяжело, пока не привыкнешь. Тебе еще рано, Сереженька.
— Уж как получится, любимая…
— Помни вот о чем. У тебя есть трогательные друзья. Ты еще встретишь мудрых и прекрасных женщин. И ты еще не исполнил своего долга перед землянами.
— Да кто они такие?
— Кто?
— Те, кто старше нас?
— Наше и ваше будущее. То, во что может превратиться род человеческий. Биологический вид Homo sapiens существует меньше миллиона лет. Очень мало. Но он не может существовать вечно. Люди либо исчезнут, либо преобразятся. И во имя этого пора начинать беседу с теми, кто старше нас. Лучше меня их никто не понимает. Этот дар получен только мной. Вот почему я должна лететь совсем не к Эпсилону Эридана. Отпусти меня, мой господин! Сейчас у тебя нет права ошибиться. Ты принимаешь самое важное решение жизни…
Круклис всхлипнул и громко высморкался в белый платок. Вечно он так, толстокожий да длинношеий… Теперь уж — во веки веков. Аминь.
— А помнишь…
Мод не дала договорить. Соленый ветер, соленые брызги. Соленая кровь на губах. Чайки бы хоть не кричали!
Всеми забытый павиан вдруг взвыл и скакнул в окно. Снизу послышались визги, хохот, звон разбитой посуды.
Спасения от жизни нет, есть только забвение. Его получит тот, кто найдет силы видеть смешную сторону вещей. Хотя об этом ничего не писано ни в Ведах, ни в Библии, ни в Коране. Религии никогда не умели смеяться. Потому что основаны на страхе смерти. Нормальному человеку невыносима мысль, что после смерти — ничего. В конечном счете из-за этого мы идем к алтарям. И покуда жив человек, потребность в вере неискоренима. Но если без веры нельзя, почему бы не верить в будущее? Не верить нашим потомкам? Они лучше нас!
Существование каждого бесценно. Мы обязаны устроить мир так, чтобы ничей род не пресекался. Вот на что нужно употребить кусок времени, называемый жизнью. А потом — будь что будет. И… да здравствует Гюйгенс, носивший имя Христиан!
Кто знает, быть может, наши потомки найдут способ оживить предков, подарить нам новую, замечательную жизнь. Пусть и в других физических обличьях, пусть через миллион лет, сколь ни маловероятным это представляется сейчас. Дай им Бог, как говорится…
Хотя они и есть боги. Многие верят, что люди созданы по образу и подобию богов. А я думаю совсем иначе Это боги в свое время произойдут от людей. Так же, как люди произошли от обезьян. Почему нет? Происхождение выдав, сэр Чарлз Роберт Дарвин может оказаться более виновным перед своими противниками, чем те подозревали в XIX веке.
Прибежала Доминичка.
— Деда, перестань пускать павианов! Послушай, что за шалости в твоем возрасте?
— Больше не буду, — покорно говорю я. — Ты меня простишь?
— Ну конечно! — хохочет она. — Пойдемте есть дуриан. Только носы зажмите! Хорошее всегда бывает после плохого.
— Да, — киваю я. — И наоборот.
Со времени отлета Круклиса и Мод прошла неделя. Гости разъехались. Последними со мной простились Эзра, Кэтрин и Доминика. А я все не мог расстаться с Таравой, райским островом, на котором рухнуло мое счастье. Не хватало внутренних сил. Я ждал внешнего повода, знака судьбы.
Однажды, после почти бессонной ночи, я сидел на краю пирса и болтал ногами в теплой воде. Из-за океана всходило солнце. По океану плыл величественный парусный барк. За ним, на севере, висела многослойная груда облаков, в которой посверкивали молнии.
Из самой гущи тайфуна, как бы забавляясь его бессилием, вдруг вынырнул дестроер. Он прошел над мачтами парусника, резко клюнул вниз. Погасил скорость, приводнился.
Ракетные двигатели смолкли, но инерция донесла шнелльбот к пирсу. Открылся люк, из него выдвинулся трап. Все было точно так же, как и при визите Дюнуа. Только по борту корабля шла другая надпись. Из нее следовало, что дестроер принадлежит вакуум-перфоратору «Фантаск».
Трап опустился метрах в трех от меня. Из люка выглянул незнакомый лейтенант. Несколько секунд мы с любопытством рассматривали друг друга. Потом глаза офицера округлились.
— Простите, — сказал он, — вы — Серж Алекс Рыкофф?
Я встал, подтянул для солидности плавки и молча поклонился.
— Но… как вы узнали о нашем прибытии?
В это время из-за его плеча показалась физиономия Кшиштофа. Кивнув мне, он уставился на лейтенанта и спросил:
— Разве старший офицер Ямадзаки не предупреждал вас о выдающихся способностях его сиятельства?
— Предупреждал, но… как же так? Позвольте, сэр, мы ведь не посылали оповещения!
— Это не обязательно, — искренне сказал я.
Кшиштоф захлопал в ладоши:
— Браво! Серж, знаешь, как в старину вербовали матросов?
— Нет.
— Да очень просто. Заманивали на борт и спаивали до упаду. Заходи! Водка у нас есть.
Тут он посмотрел в глубь дестроера и поправился:
— Впрочем, нет, не водка. У нас есть саке, но очень много.
— Ну что ж, — сказал я. — Пусть будет саке.
Лейтенант опомнился. Он скатился по трапу и отдал честь.
