Вдруг Саймс остановился и громко крикнул, остановив тем самым всю цепочку, бредущую за ним:
— Берегитесь этой цветущей орхидеи! Она чуть не ужалила меня!
Они пошли дальше. На самом изгибе тропинки росло огромнейшее растение, усыпанное гигантскими малиновыми воронками цветов. Молиту было видно Михаличей, в ужасе пытающихся пройти мимо страшного растения. Они подбадривали друг друга.
— Уше взе, мамушка. Не нужно зебя безпокоидь. Ты уше броходидь, — приговаривал мистер Михалич.
— Я безпокойзя за тебя, Григор. Иди быздро! — громким шепотом от страха отвечала миссис Михалич, наблюдая за тем, как ее супруг обходит злополучный куст, двигаясь на возможно большем от него расстоянии, но с таким расчетом, чтобы не подставлять себя удару сзади.
Сэмми Файнстоун, замедляя шаг, приблизился к кусту и скачком обогнул его.
Молит пружинистой походкой направился к кусту, презрительно хмыкнув и подняв руку с готовым к удару мачете. У самого поворота он увидел, что несколько малиновых воронок, натягивая стебли, жадно тянутся к тропинке. В этот момент Пэйтон резко взмахнул мачете, и цветок, пытавшийся напасть на Саймса, упал на тропинку.
Молит поравнялся с кустом, нарочито оставаясь в пределах досягаемости, побуждая растение к действию. В тот же миг ближайший цветок резко потянулся к Молиту, открывая перед ним свою малиновую утробу, усеянную неисчислимым количеством тончайших игл. Билл моментально рубанул по стеблю, на котором держалась эта отвратительная воронка. Цветок, срубленный Молитом, жутковато всхлипнул и упал.
Кесслер, шедший за ним следом, сухо заметил Молиту:
— Не стоило понапрасну растрачивать свои силы и энергию нервных клеток.
— Скажи это Сэмми. Видел, как он шпарил мимо куста? Точно струсивший заяц, честное слово! — Молит, довольный собою, засмеялся и разрубил на части кусок стебля, извивающийся на тропинке. — У Сэмми только и забот, что благополучие сыночка миссис Файнстоун и сохранность его мешка с бриллиантами.
Отойдя от куста, он увидел у следующего поворота тропинки Сэмми, поджидавшего их с глазами, полными тревоги.
— Мне кажется, как будто что-то случилось.
— И ты развил бешеную деятельность, — ехидно заметил Молит.
— Я и вернулся, чтобы посмотреть, но тут послышались ваши голоса.
— А уши не горели у тебя? — язвительно спросил Билл.
— Нет. А что? — лицо Сэмми отражало лишь недоумение.
— Да мы тут животы надорвали, вспоминая, как ты лихо помчался ми…
Издали раздался недовольный голос Саймса:
— Вы чего там?
— Идем! — закричал Кесслер.
И они молча отправились дальше.
Первой же ночью их посетила смерть. Пылающее светило скатилось за горизонт, уступив место трем карликовым лунам, за одной из которых тянулся туманный шлейф, точно крадущийся во мраке сизый призрак, обернутый в газообразную ткань. Звезды вздрагивали на небосклоне, так и не почерневшем до конца, создавая вместе с тремя лунами трепещущий полумрак.
На небольшой поляне девять путников разожгли костер, двое остались стоять, чтобы вести наблюдение, остальные расположились у костра. Фини никак не мог уснуть, что-то мешало положить голову на лапы и задремать. Собака поминутно вскакивала, настороженно навострив уши, заразив своим беспокойством людей.
Настроение у всех было угнетенное. Как оказалось, они в первый день прошли приблизительно миль восемь–десять, а всевозможные повороты уменьшили расстояние еще мили на три–четыре. С такой скоростью им понадобится не менее года, чтобы добраться до сороковой параллели. К тому же, полагаясь на память одного человека, на карманный компас, путники не были уверены в том, что смогут оказаться вблизи спасательной станции. Они могут мерить шагами саму сороковую параллель, не догадываясь об этом.
Вот если бы горючего в космошлюпке хватило на один–единственный орбитальный облет планеты. Или если бы радиопередатчик продолжал работать после посадки, посылая сигналы бедствия в эфир до тех пор, пока спасательная станция не запеленговала бы их местонахождение. А если бы с ними спасся Томсон или один из радистов, который сумел бы отремонтировать передатчик, что дало бы им возможность остаться возле космошлюпки, ожидая подмогу со спасательной станции…
Все эти “если бы” складывались в длинный перечень, нагоняющий сильнейшую тоску. Только в книгах люди могут знать все, а в жизни таких можно просто совсем не найти. Первоклассный инженер мало что смыслит в астронавигации, опытный офицер космофлота слабо разбирается в радиотехнике. Каждый способен быть виртуозом в своем деле, но в другом — лишь дилетантом. На большее обыкновенный человек не способен.
А на что, спрашивается, способен Гэннибзл Пэйтон, кроме поедания драгоценных продуктов своим толстогубым ртом? На что способны эти Михаличи, кроме быстрого уставания, вынуждающего всех идти медленнее? Какая польза от Сэмми и Малыша Ку? Да у них же нет ни крупицы знаний, которые помогли бы найти выход из положения, кроме желания оказаться в безопасном месте, d которое их бы привели за ручку.
Лежа на боку, Билл Молит пытался уснуть, но невеселые мысли роились в голове, не давая забыться. Он без всякого интереса, в силу привычки, поиграл мускулами руки, чтобы заставить вытатуированную на ней полуобнаженную танцовщицу разок–другой вильнуть соблазнительными бедрами. Рядом, почти касаясь пальцев вытянутой руки, вспыхивало от языков пламени блестящее мачете.
Справа от него настороженно загорались две маленькие красные точки — это то открывал, то закрывал глаза Фини. По ту сторону костра Молит видел раскинувшихся в нелепых позах Михаличей: запрокинутые головы с разинутыми ртами и сомкнутыми веками. Шипение и потрескивание огня наверняка заглушало их храп. Он мысленно сравнил их со свиньями, вперевалку топающими по двору в надежде набрести на корыто с отбросами.
Неслышно ступая между спящими, из полумрака вынырнул Кесслер, подошел к костру и подбросил в него охапку хвороста и пару гнилых веток. Гнилые ветки затрещали, зашипели, и во все стороны посыпались снопы искр. Так же тихо Кесслер вернулся на свой сторожевой пост. Ночь тянулась медленно, и две луны стояли низко над горизонтом, а третья лениво тянула свой туманный шлейф через зенит.
В чаще раздавался неясный шелест и шорох, легкий, Но едкий запах просочился на поляну, когда едва слышные звуки приблизились. Запах отдаленно напоминал тяжелый дух, исходящий от коз во время летнего солнцепека. Шорох и похрустывание послышались совсем близко и, тут же удаляясь, донеслись со значительного расстояния, наводя на мысль, что производит их нечто невероятно длинное.
