Я рассмеялся.
Его лицо исказилось злобной гримасой, и он недоуменно спросил:
— Вы что, со страха потеряли рассудок, уполномоченный?
— «Орел» или «решка»? — спросил я его.
Он понял, что я имею в виду. И начал что-то говорить, но, услышав тяжелый стук о камень, раздавшийся совсем рядом с ним, резко обернулся.
Истошный вопль заполнил последнюю секунду его жизни. Сила прыжка Бортана повергла его наземь, а еще через секунду его голова покатилась по камням.
Мой Бортан, мое исчадье ада, наконец-то ты нашел меня…
Куреты испуганно закричали, ибо глаза собаки были как раскаленные угли, а в пасти сверкали два ряда острых, как кинжалы, зубов. Голова его была вровень с плечами высокого мужчины. Дикари схватились за свои мечи и напали на него — но что значат эти легкие железки против брони на его боках!
Ему понадобилось не больше минуты, после чего они все были разорваны на части…
— Кто это? — изумленно спросил Хасан.
— Щенок, которого я однажды нашел в мешке в море. Он уже тогда был так силен, что долго не шел ко дну с большим камнем на шее, — ответил я. — Мой Бортан такой же старый, как и я.
У него на лапе была небольшая рана, которую, видимо, он получил во время этой схватки.
— Сначала он искал нас в деревне, — продолжал я, — и жители пытались его остановить. И я не сомневаюсь, что очень много куретов погибло в этом бою.
Бортан подбежал ко мне сзади и облизал шею. Он радостно вилял хвостом, как щенок, делая вокруг меня быстрые круги. Он прыгнул ко мне на грудь и снова облизал лицо.
— Ты вернулся, мой старый грязный пес, — тихо сказал я. — Ты знаешь, что все остальные собаки исчезли с Земли?
Виляя хвостом, он подошел ко мне и облизал руку.
— Руки, Бортан! Нужны руки, чтобы освободить меня. Ты должен отыскать их, Бортан, и привести сюда.
Он поднял кисть, валявшуюся на земле, и положил у моих ног. Затем снова стал смотреть мне в глаза и махать своим хвостом.
— Нет, Бортан. Живые руки. Руки друзей. Руки, которые развяжут меня, понимаешь?
Он лизнул мою руку.
— Иди и найди руки, которые освободят меня. Живые руки! Давай! Живо! Беги!
Он повернулся и побежал прочь. Затем остановился, оглянулся и снова выскочил на тропу.
— Он понял? — спросил Хасан.
— Думаю, что да.
Я посмотрел ему вслед.
— У него не совсем обычный для собаки мозг, и он так много прожил, что, наверное, очень многому научился.
— Тогда будем надеяться, что он не отыщет кого-нибудь настолько быстро, что мы не успеем соснуть…
Ждали мы очень долго. Ночь была холодной. Порой нам казалось, что время остановилось для нас. Наши мышцы затекли и тупо ныли. От усталости и недоедания у нас кружилась голова. Веревки грубо впились в тела.
— Как ты думаешь, им удалось добраться до вашей деревни? — спросил Хасан.
— Мы дали им неплохой запас времени. Думаю, что они не могли упустить такой возможности.
— С вами всегда было трудно работать, Карачи…
— Я знаю. И сам давно заметил это.
— Как мы все лето гнили на Корсике в темноте…
— Ага.
— Или наш марш в Чикаго, после того, как мы потеряли все наше оборудование в Огайо.
— Да, это был очень неудачный год.
— С вами всегда найдешь неприятности, Карачи. «Рожденный вязать узлы на хвосте тигра» — вот поговорка о таких людях. С такими быть очень трудно. Что касается меня, то я люблю тишину и уединение. Томик стихов и свою трубку.
— Тсс… Я что-то слышу.
Раздался цокот копыт. В узком секторе света от опрокинутого фонарика появился сатир. Движения его были нервными. Глаза его перебегали с Хасана на меня, потом опять на Хасана. Казалось, он не понимал, что здесь произошло.
— Помоги нам, маленький рогатик, — сказал я по-гречески.
Он осторожно приблизился. Увидев кровь на растерзанных телах дикарей, он повернулся, как бы собираясь бежать.
— Вернись! Ты мне нужен! Это я, игрок на свирели!
Он остановился и повернулся к нам. Ноздри его дрожали. Заостренные уши стояли торчком.
Он вернулся. На его почти человеческом лице было написано неизмеримое страдание, когда он переступал через разбросанные останки куретов и лужи крови.
— Кинжал, кинжал у моих ног, — сказал я, опустив глаза. — Подними его.
Казалось, ему совсем не нравится прикасаться к чему-либо, созданному человеком, особенно к оружию.
Я просвистел последние такты моей новой мелодии на свирели. «Поздно, поздно, так поздно…» Его глаза покрылись влагой. Он вытер тыльной стороной своей поросшей шерстью ладони эту влагу и зашмыгал носом.
— Подними кинжал и разрежь веревки. Подними его. Нет, не так. За другой конец. Да, да…
Он правильно взял кинжал и посмотрел на меня. Я пошевелил своей правой рукой.
— Веревки. Режь их!
Он подчинился. У него ушло на это около двадцати минут.
— А теперь дай мне нож, об остальном я сам позабочусь.
Он вложил кинжал в мою правую руку.
Я сжал оружие и через несколько секунд был свободен. После чего я сразу же освободил Хасана.
Когда я обернулся, малыша уже не было, и только частый цокот его копыт еще долго звучал в наших ушах.
— Дьявол простил меня… — прошептал Хасан.
Мы постарались побыстрее убраться отсюда. Как-никак все же «горячее» место. Мы сделали крюк вокруг деревни куретов и двинулись на север, пока не вышли на тропинку, в которой я признал дорогу на Волос.
То ли Бортан нашел сатира и каким-то образом заставил его пойти к нам, то ли он случайно набрел на нас — этого я не знал. Бортан, однако, не вернулся, поэтому я был склонен ко второму варианту.
Ближайшим безопасным местом был городишко Волос примерно в двадцати километрах отсюда. Если Бортан убежал туда, где его могли узнать многие мои родственники, то до его возвращения должно было пройти еще немало времени. То, что я послал его за помощью, было чем-то вроде жеста отчаяния. Если бы он отправился в любое другое место, кроме Волоса, то я не имел бы ни малейшего представления, когда он вернется. Но в любом случае я надеялся на то, что он снова найдет меня.
Пока что мы старались идти как можно быстрее. Но уже примерно через десять километров мы стали шататься от усталости. Мы понимали, что идти дальше, не отдохнув, мы уже были не в состоянии, и поэтому внимательно следили за окрестностями дороги, стараясь отыскать безопасное место, где можно было бы выспаться. В конце концов я узнал один крутой скалистый холм, где я еще мальчишкой пас овец. Небольшая пещера пастуха, расположенная неподалеку от вершины, была сухой и пустой. Мы натолкали в нее немало сухой и чистой травы для постели, забросали ветками вход и с облегчением растянулись на земле. Уже через несколько секунд Хасан начал мирно похрапывать. Мой мозг еще несколько секунд бодрствовал, и в эти секунды я понял, что из всех удовольствий — глоток холодной воды после жажды, спиртное, секс и сигарета после многих дней воздержания — со сном ничего не может сравниться. Сон — лучше всего!
