— Да ну? Очень интересно. А зачем?
— Очевидно, вы можете расшифровать записку.
— Могу я взглянуть на нее?
Эшли молча протянул листок Эрту. Ученый взглянул на листок, перевернул его и уставился на чистую обратную сторону.
— Где здесь говорится, что вы должны прийти ко мне?
Эшли выглядел растерянно, и Дэйвенпорт поспешил к нему на помощь:
— На это указывает стрелка, упирающаяся в символ Земли. Это же совершенно ясно.
— Да, это вне всякого сомнения стрелка, указывающая на символ Земли. Это могло бы буквально означать: «Идите на Землю», если бы это было найдено на другой планете.
— Доктор Эрт, это было найдено на Луне и наверняка обозначает Землю. Однако ссылка на вас становится очевидной, если вспомнить, что Дженнингс был в свое время вашим студентом.
— Он учился у меня в университете?
— Да.
— Когда?
— В..18 году.
— Тогда загадка разрешена.
— Вы имеете в виду содержание записки? — спросил Дэйвенпорт.
— Да нет, содержание записки мне непонятно. Я понял, почему не мог вспомнить его раньше. Это был очень тихий парень, довольно любознательный, но невероятно застенчивый. Совсем не тот человек, которого легко запоминают. Без этого, — он коснулся листка, — я бы его, наверно, никогда бы и не вспомнил.
— Почему? — удивился Дэйвенпорт.
— Видите, здесь — игра слов «Эрт — эарт»[3]. Не очень тонко, но в этом весь Дженнингс. Игра слов была его страстью и его мучением. Я и запомнил его исключительно из-за его попыток создать каламбур. Я их очень люблю — словесные парадоксы, — но Дженнингсу — да, теперь я помню его прекрасно — они почти никогда не удавались. Они были или же совершенно неостроумными, или плоскими и ясными, как этот. Так! — Эрт снова водрузил на глаза очки и уставился на значки.
Пошевелив беззвучно круглыми губами, он наконец сказал:
— Я ничего не понимаю. Но если вы введете меня в курс дела, может быть, мы и поймем что-нибудь.
— Сэр, разрешите мне, — быстро сказал Дэйвенпорт. — Я уверен, что на этого человека можно положиться и… он поможет нам.
— Валяйте, — угрюмо пробормотал Эшли. — Во всяком случае, это не принесет вреда.
Дэйвенпорт изложил ход событий очень кратко, почти в телеграфном стиле.
Когда Дэйвенпорт кончил, Эрт на минуту задумался:
— Есть ли у вас запись разговора, восстановленного Феррантом?
— Пожалуйста.
Эрт заправил микропленку в проектор и быстро проглядел ее.
— Как я понял, оригинал вместе с Феррантом, и вы опасаетесь, что сейчас он в руках Ультра?
— Не исключено.
Эрт взволновано покачал головой:
— Все знают, что мои симпатии не на стороне Ультра, и я всегда буду бороться против них. Я не хочу, чтобы вы поняли меня превратно, но… почему вы уверены в том, что предмет, оказывающий влияние на человеческий мозг, вообще существует? Вы располагаете лишь показаниями свихнувшегося человека да своими собственными сомнительными заключениями.
— Все это так, доктор Эрт, но рисковать мы не можем.
Эрт все еще был озабочен.
— А почему бы не Оставить Прибор там, где он лежит? Никто не найдет его, что ж, тем лучше.
Я против любого воздействия на человеческий мозг и никоим образом не собираюсь этому способствовать.
— Но мы не можем допустить, чтобы Прибором завладели Ультра.
— Доктор Эрт, дело не в Приборе, а в том, в чьих руках он окажется. Ультра замышляют уничтожить почти все человечество. Но какие бы недостатки и ошибки ни были у людей, составляющих правительство, совершенно очевидно, что они не будут строить планы, подобные замыслам Ультра.
— А что будет делать правительство?
— Проведет научное изучение Прибора. Нам может оказать неоценимую услугу даже то единственное свойство Прибора, которое мы уже знаем. Будучи в руках просвещенных, Прибор может научить нас понимать физическую основу функций мозга. Мы научимся лечить умственно отсталых, быть может, сумеем вылечить Ультра. Человечество в целом может подняться на более высокую ступень развития.
— Почему я должен верить, что этот идеализм будет осуществлен на практике?
— Я верю в это. Есть, конечно, риск, что правительство употребит Прибор во зло, но совершенно ясно, какой опасности мы неминуемо подвергнемся, если Прибор заполучат Ультра.
Эрт задумчиво опустил голову;
— Быть может, вы и правы.
— Ну, а теперь, я думаю, вы расшифруете символы?
— Символы? — переспросил Эрт, с трудом переключая внимание на листок. — Вы имеете в виду эти значки ху2 и так далее? Смысл записки ясен. Я понял это еще в середине вашего рассказа. И еще раз убедился в этом, когда просмотрел запись разговора между Штраусом и Дженнингсом. Вы и сами поймете его, джентльмены, если вдумаетесь. Посмотрите на записку. Если предположить, что кружок со стрелкой обозначает меня, у нас остается семь значков. Если они обозначают семь кратеров, значит, шесть из них, по крайней мере, предназначены для запутывания, так как Прибор, естественно, может находиться лишь в одном месте.
Ни один из значков полностью не ясен. «SU» может означать любое место на обратной стороне Луны, которая занимает площадь, равную Южной Америке. РС/2 может означать «Тихо», а может значить и половину расстояния от «Птоломея» до «Коперника» или же половину расстояния между «Плато» и «Кассини». Конечно, ху2 может относиться к системе координат, в которой у — площадь х. Похоже, что С-С значит «Бонд», но может и означать половину расстояния между «Кассини» и «Коперником».
F/А может значить «Ньютон», а может и обозначать место между «Фабрицием» и «Архимедом».
Короче говоря, у значков столько значений, что они становятся бессмысленными. Даже если один из них имеет какое-то правильное значение, его невозможно отделить от других, поэтому разумно предположить, что все значки предназначены лишь для отключения внимания.
Затем необходимо выяснить, что в записке абсолютно ясно и не подлежит никакому сомнению. Ответ на это может быть только один: это действительно записка Дженнингса, действительно ключ к месту, где спрятан Прибор. Это единственное, в чем мы уверены, не так ли?
— По крайней мере, мы думаем, что уверены в этом, — осторожно заметил Дэйвенпорт.
— Что ж, вы отнеслись к записке, как к ключу, и действовали соответственно. Если мы вспомним о склонности Дженнингса к каламбурам, склонности, которая могла быть усилена действующим на сознание Прибором, то… Послушайте одну историю.
Во второй половине XVI века в Риме жил один немецкий иезуит. Он был математик и астроном, и это он выполнил все необходимые вычисления для папы Григория XIII, когда тот вводил в 1582 году новый календарь. Астроном высоко ценил Коперника, но не разделял его гелиоцентрической идеи.
