— Вот тебе пять фунтов! — сказал Жерар, вынимая просимую сумму из бумажника.
Торговец схватил деньги и бросился бежать со всех ног.
— С Богом! В час добрый! — прошептал брату Жерар. — Охотно отправился бы я сам, но не смею лишить тебя радостной встречи.
Сумерки благоприятствовали предприятию. Анри надвинул на лоб фуражку и за тачкой прошел в ближайшие ворота между рядов солдат, которые только что отказались его пропустить. Никто не остановил его, не бросил на него даже подозрительного взгляда. Часовой рассеянно взглянул на его товар, да, правду сказать, несколько дюжин гнилых бананов, за которые он только что заплатил сто двадцать пять франков, и не стоили большого внимания.
Анри ускоряет шаги, спешит к переулкам, где стеснены, загнаны, как скот, несчастные военнопленные. Инстинктивно сдвигает он на затылок шапку, которую только необходимость могла заставить его надеть. Часовой не видит его.
— Послушай, братец, ты не торопись! — слышит он чей-то разбитый голос. — Покажи-ка свои фрукты.
Этот голос поразил его. Он узнал его. Он подходит ближе. Так и есть: эта старая военнопленная — одна из друзей дома Мовиленов. Она вынянчила на своих руках малютку Тотти.
— Тетушка Аника!..2
Она тоже узнала его.
— Боже милостивый! Мосье Анри!
— Молчи, ради Бога! — сказал молодой человек. — Я пришел освободить Николь. В какой части лагеря мне искать ее? Говори скорее, тетушка Аника!
— Николь! — бедная женщина заплакала. — Ах! Бедное дитя, ее здесь нет.
ГЛАВА VI. В лагере военнопленных. Катастрофа
— Что вы хотите сказать? — спросил Анри, в душу которого закралось страшное подозрение.
— Увы!
— Скажите, ради всего святого, что с ней?
В это время солдат в форме цвета хаки, с коричневой большой войлочной шляпой на голове, с перекинутым через плечо патронташем, подошел к ним развалистой фатоватой походкой. Англичане поняли, что яркие цвета на войне носить опасно, и во время бурской войны стали подражать бурам, одеваясь в темные или вообще малозаметные цвета.
— Ну, ну, — дерзко заметил солдат, — разве нельзя купить на один пенни гнилых фруктов без таких долгих разговоров?
— Это мои-то фрукты гнилые? — обиженно запротестовал мнимый разносчик, на чистейшем английском наречии лондонского предместья. — Посмотри-ка. У себя дома ты таких еще не едал!
— Сам ты, нищий, не видывал, какие фрукты созревают в моем Йоркшире! — сердито возразил солдат. — Эти «кукнеи» ужасно нахальны!
Очень довольный тем, что его приняли за «кокни» (прозвище, данное жителям лондонских предместий), Анри собирался продолжать прерванные солдатом занятия, торгуясь со старой Аникой, но солдат положил ему руку на плечо.
— И чего такой развязный малый занимается торгашеством? — сказал он с невольным выражением презрения военного к «штафирке». — Взял бы ружье на плечо, да револьвер и сражался бы, как мы, это лучше, чем таскать эту дрянную тележку!
— А уж это не твое дело! — отвечал Анри, стряхивая с плеча руку солдата. — Если бы я хотел служить, то уж никак не «пешкой», как ты! Мне подавай коня, молодец, вот что!
— У тебя губа не дура! Не желаешь ходить на своих двоих?
— Не желаю. А если захочу поступить в армию, то не у тебя стану спрашивать позволения. Ну-ка, служивый, посторонись. Мне надо хлеб зарабатывать, а не
заниматься пустяками, как расшитые галунами бездельники!
Польщенный тем, что его приняли за «расшитого галунами», тогда как у него не было даже и самой маленькой нашивки на рукавах, солдат, самодовольно улыбаясь, ушел. Анри поехал со своей тачкой дальше, следуя за старой Аникой, которая убежала во время спора, и оборванное платье которой он видел вдали. Наконец они дошли до узкого переулка, где могли укрыться от глаз сторожей. Страшно озабоченный, Анри закидал вопросами старую крестьянку, впавшую, казалось, в слабоумие от перенесенных ею горя и страданий. Из ее неясных ответов он понял, что Николь перевели из Моддерфонтэна за попытку к бегству.
— Но где же она? Куда ее перевели? — в отчаянии спрашивал Анри. — Постарайся вспомнить, тетушка Аника! Ты ведь, наверное, слышала название места, куда ее должны были отвезти. Может быть, в Порт-Наталь? Или в другой лагерь?
— Ах, милый барин, право, я не знаю… Мне кажется, что ее увезли в Англию.
— Зачем же в Англию? Туда, кажется, не посылали никого из военнопленных. Подумай хорошенько, тетушка Аника, умоляю тебя. Почему ты думаешь, что она в Англии?
— Да ведь Англия — остров?
— Да, есть Великобританские острова. Так что же из этого?
— Говорили, что Николь будет за… за… кажется, заключена… так ведь говорят?
— Заключена, верно, но где же, ради Бога?
— На острове, — повторяла несчастная старуха, напрягая все свои умственные способности, чтобы вспомнить. — Говорили, что ее отвезут на остров Лондон, показать королеве.
— Остров… какой же это может быть остров? — повторял Анри. — Лагеря для военнопленных есть на нескольких островах: Св. Елены, Цейлоне…
— Цейлон! — вскричала радостно старуха. — Он самый. Цейлон, близ Лондона, там, где у короля выстроен Виндзорский дворец!
— Ах, тетушка Аника, ты наверное помнишь, что называли именно Цейлон?
— Увы! Добрый барин, — заговорила старая пленница, и слезы заблестели на ее поблекшем лице. — Я говорю вам все, что знаю. Я уж из ума выжила после всех несчастий, которые пережила. Сыновья мои… вы их помните, мосье Анри?
— Как не помнить! Такие молодцы и настоящие буры по храбрости!
— Да, настоящие… Они все погибли. И сыновья, и внуки!
Несчастная в отчаянии ломала руки.
— Все, даже мой мальчик Ало, ему было всего одиннадцать лет.
— Ало тоже умер?
— Сражаясь рядом с отцом и дедом. Ему было одиннадцать лет, сыну — тридцать пять, а мужу — семьдесят. Все трое сложили свои головы под Коленсо.
— Бедная тетушка Аника! А остальные?
— Двое убиты при Моддерфонтэне, один — при Спионскопе… — Слезы помешали несчастной докончить печальный перечень.
— Дорогая моя тетушка Аника! — повторял Анри с болью в сердце. — Они умерли славной смертью за родину!
— Вот я и осталась одна. Дочери и невестка не вынесли лишений, а я все еще живу… Господь забыл меня!
— Не говори так, тетушка Аника. Ты еще можешь быть полезна на земле. Может быть, благодаря тебе я найду Николь.
— Да хранит Господь эту святую девушку. Она так же добра, как красива. Но под этой кроткой внешностью скрывается львиное сердце. Да, у мадам Гудулы были тоже хорошие дети. Но где они теперь все? Пути Господни неисповедимы…
— Не знаете ли вы чего-нибудь о всех этих близких нам людях? Был ли здесь, кроме Николь, кто-нибудь и из ее семьи?
