Вместе с машинами в советской деревне появились такие слова, как тракторист, комбайнер, водитель, появилась изба-читальня, кинопередвижка, хата-лаборатория, новая наука — яровизация, новые приемы — снегозадержание, гнездовой посев.
Новые слова пришли вместе с новой жизнью и раз навсегда исчезли из обихода ненужные старые слова: межа, чересполосица, кулак и подкулачник, подать, недоимка, урядник, порка, батоги, не говоря уже о помещике, оброке, барщине, крепостных.
Новое дело, родившееся на опытной станции профессора Чернова, породило в свою очередь, целую серию новых слов: «бортовка», «придонка», «занутровка», «верхоледка» — такими словами были названы последовательные операции по сооружению грузового ледоплава (тоже новое слово). Рабочий, подающий воду, назывался водометчиком, его напарник морозометчиком, аппараты, похожие на огнетушители и короткие пушечки, стоявшие на лодках, именовались морозометами, а замораживающий состав «твердилом».
Прозрачный зеленоватый лед ледяного дома назывался здесь «стеклянным льдом», а белый хрустящий под ногами лед ледоплава — «сахарным» Белый цвет его зависел от многочисленных пузырьков воздуха. Благодаря этому воздуху, свежий сахарный лед был в два раза легче воды и очень удобен для перевозки грузов.
В этом можно было убедиться на следующий день, когда грузовой ледоплав принял на борт (если можно так говорить о льдине) — 1200 тонн. В это число входили машинная установка, металлические кубы с трубами, насосы, бесчисленные баллоны с «твердилом», огромный шарообразный газгольдер и добрая сотня пассажиров.
Погрузка закончилась в 3 часа ночи в полной темноте. Пыхтя и раскидывая искры по небу, «Грозный» сдвинул с места массивный ледоплав. Было очень свежо, в особенности на льду. Непредусмотрительные гости поеживались в своих летних пальто и нетерпеливо поглядывали на восток в ожидании солнца.
Утро пришло сразу, как только путники миновали темную теснину пролива, ведущего из кратера в открытый океан. Оказалось, что темнота держалась только в заливе. Над океаном небо стало уже светло-серым, а возле горизонта — бледно-желтым. Гладкая поверхность океана казалась молочной. На суровых скалах вулкана играли золотистые блики.
Нежные краски восхода менялись ежеминутно. Вот по небу растеклось жидкое золото. Сумрак на небе отступает перед зеленоватой полосой. Вот вспыхнуло малиновое пламя, розовые пятна бегут по воде, рябь колышет и дробит их.
Немая игра красок захватила путников. Сразу забылись темнота, холод, брюзгливое настроение бессонной ночи. Послышались восклицания: «Какая красота! Какая сила, какой простор!» И кто-то сказал: «Хоть бы подольше не возвращаться!»
— Эти ледоплавы неторопливы, но очень удобны для туризма, — заметил корреспондент «Советского туриста».
— Хорошо бы проехаться по Волге, например.
— Нет, на реке мелко для них. Они годятся только в море.
— И по морю неплохо проплыть вдоль берега от Одессы до Батуми.
— Со временем будут такие плавучие дома отдыха.
— Или пионерские лагеря… или нахимовские школы, окажем…
— А ребята не простудятся на льду?
* * *
Отойдя километров на восемь за полтора часа, «Грозный» остановился в открытом море как раз в тот момент, когда над горизонтом зажглась малиновая корочка и вся поверхность океана затрепетала и заискрилась от первых солнечных лучей. Тотчас же началась работа. Морозометчики принялись разматывать свои бесконечные шланги, а профессор Чернов с инженерами и гости по ледяным ступенькам, посыпанным шлаком и все-таки скользким, взобрались на ледяную рубку. Здесь профессор остановился перед небольшим светящимся экраном. По экрану пробегали какие-то тени, при этом слышался невнятный гул.
— Следите внимательно, — отрывисто сказал Чернов, — перед вами экран приемника — довольно удачное сочетание телевидения и эхолота. Новейшая опытная модель. Только недавно прислана к нам.
В это время раздался сильный хруст, и экран сразу прояснился. Видно, оператор сумел, наконец, настроить приемник. На светящемся фоне появился темный склон с зубчатыми скалами и резкие очертания парохода крутой нос, плоская палуба, характерная орудийная башня, как бы сложенная из кубиков. Неясные силуэты рыб, проплывающих перед судном, не оставляли никакого сомнения: экран показывал океанское дно.
Изображение было очень четким несколько минут, затем правый край экрана потускнел, и на крейсер начало надвигаться туманное пятно.
— Видите, как энергично идет обледенение, — сказал профессор Чернов, указывая на этот туман.
Вряд ли здесь нужны какие-нибудь пояснения. Вчера холод выстроил баржу, сегодня холод поднимал затонувшее судно. В самом деле, каждый кубический метр легкого «сахарного льда» мог поднять 500 килограммов (естественный лед тяжелее, и подъемная сила его меньше раз в пять). Крейсер весил 16 тысяч тонн. Чтобы он всплыл, нужно было приморозить к его бортам по меньшей мере 32 тысячи кубометров льда, а фактически много больше, потому что приходилось подымать крейсер, заполненный водой, и, кроме того, оторвать его корпус ото дна.
Экипаж ледоплава работал с необычайным напряжением. Холодильный состав «твердило» подавался по шлангам на глубину 300 метров. Минутная оплошность — и шланги могли примерзнуть к искусственному льду. Еще хуже могло быть, если бы льдина спаялась с морским дном… Тогда пришлось бы ждать месяцы, чтобы она растаяла, а затем начинать все сначала.
Чтобы избежать этого, лед наращивался на крейсер не с бортов, а с палубы. Профессор сам неотрывно следил за черными линиями шлангов на экране и все время командовал: номер 4 выше… еще выше… еще… Грохотали лебедки, подымая и опуская шланги. Резиновые лодки сновали по океану, передвигая поплавки. Изредка со дна подымались ледяные осколки, они выскакивали неожиданно с треском и звенели, сталкиваясь друг с другом. Безмятежный покой сонного утра сменился свежим ветром. Жемчужно-молочная гладь стала голубой, потом зеленовато-синей, а у горизонта — почти лиловой. Тяжелые волны начали заметно покачивать ледоплав, иные из них набегали на борт, оставляя на нижней палубе сверкающих рыбок и медуз — полупрозрачные неподвижные комья студня.
— Майна! Майна! Вира помалу! — перекликались рабочие у лебедок.
— Бак № 7 — пустой, — рапортовал старший морозометчик, а главный инженер, прикидывая в уме цифры, выписывал мелом на доске рядом с экраном: «28 тысяч кубических метров» (предполагаемый объем подводной льдины).
Так продолжалось около восьми часов. Изображение крейсера на экране постепенно затянуло пленкой. Где-то на глубине образовалась гигантская льдина, целая ледяная гора, но на поверхности внешне все было неизменно — неподвижный силуэт крейсера на экране и блестящая на солнце пустынная гладь океана.
