Некоторое время Френсис рассматривала костяные скульптуры, пока жена Мылрока наливала кофе.
Она не стала присутствовать при разговоре, и Френсис с некоторым облегчением уселась в предложенное хозяином кресло.
В комнате было тихо, во всем доме господствовала тяжелая, гнетущая тишина, словно просочившаяся снаружи и вошедшая вместе с Френсис через дверь.
Джеймс Мылрок, постаревший, еще более поседевший, сидел напротив, уронив на колени тяжелые, в шишковатых суставах, с четко обозначившимися венами, в беловатых шрамах, руки. Он тоже молчал, и его молчание было напряженным. Френсис, несмотря на сознание важности своей миссии, робела и чувствовала себя далеко не помощником начальника Американской администрации строительства Интерконтинентального моста, как полностью назывался ее титул.
— Я знаю, о чем ты хочешь говорить, — откашлявшись, произнес Джеймс Мылрок. — Но меня, ты знаешь, не надо убеждать в этом. И я знаю, что так же, как и я, думает твой отец. Ник Омиак. Но вот большинство наших земляков думает совсем иначе… Они хотят вернуться на Малый Диомид.
Джеймс Мылрок замолчал, потрогал рукой чашку кофе, поднял, но потом осторожно поставил на стол.
— Думаешь, и мне не хочется в Иналик? — с болью в голосе спросил Джеймс Мылрок. — Я теперь редко сплю ночами, все думаю, вспоминаю. Стоит закрыть глаза, как передо мной — наш островок, пролив и темная громада острова Ратманова… Как все это забыть? Раньше хоть время от времени я мог высаживаться на остров, а теперь и этого лишился: скажут, что вот и сам Джеймс Мылрок вернулся… Особенно тяжело весной. Вот скоро начнется моржовая охота, как я могу проплыть мимо родного Иналика?
Джеймс Мылрок замолк и сделал несколько глотков остывшего напитка.
Доверительный тон прибавил смелости и уверенности Френсис.
— А что же делать? — с отчаянием в голосе спросила она. — Вот меня послали уговаривать земляков вернуться на Кинг-Айленд, а как я могу это сделать, кто меня послушается?
— Ты говорила с отцом?
— Об этом еще нет.
— Жаль, — заметил Мылрок. — По-моему, у него одного есть разумная идея, толковое объяснение случившемуся.
— Но он мне ничего об этом не сказал, — повторила Френсис.
Джеймс Мылрок молча встал, включил переговорное устройство и позвал Ника Омиака.
Пока ждали отца, Френсис удалось допить кофе и собраться с мыслями.
Молчаливая жена Джеймса Мылрока безмолвно поставила на стол третью чашку и так же, не говоря ни слова, удалилась. Весь ее вид свидетельствовал о том, что она не жалует гостью, причинившую горе ее сыну, Перси.
— Френсис, — начал отец. — Я не хотел заранее тебе говорить, но, похоже, вместо того чтобы уговаривать своих земляков, тебе придется уговаривать свое начальство…
Френсис с недоумением уставилась на него.
— Сейчас поясню, — продолжал Ник Омиак.
Он, похоже, волновался: впервые с тех пор, как произошла вся эта история с неудачной свадьбой дочери, он вошел в дом Мылрока.
— Со всеми нами это случается каждую весну. Перед началом весенней охоты на моржей. В душе возникает беспокойство, тоска… В этот раз нашим землякам показалось, что это тоска по Иналику. Тоска по Иналику живет в душе каждого из нас, но к ней прибавилась еще и весенняя тоска. Вот люди и ринулись на Малый Диомид!
— Ты думаешь, что со временем они успокоятся и вернутся на Кинг-Айленд сами? — спросила Френсис.
— Я только хочу сказать, что сейчас самое худшее время уговаривать их вернуться. Надо подождать.
— Да, Френсис, — вступил в разговор Джеймс Мылрок. — Ты должна убедить свое начальство не предпринимать ничего такого до вскрытия пролива… А там видно будет.
Френсис шла вместе с отцом по пустынной улице Кинг-Айленда.
— Может быть, и удастся наших вернуть сюда, — задумчиво проговорил Ник Омиак, — но болячка все равно останется. Пока не вырастут дети, которые родятся здесь, на Кинг-Айленде, все будут рваться обратно на Малый Диомид.
— Я буду рожать на Чукотке.
— А почему не дома?
— Потому что отец моего ребенка там. Он меня ждет в тундре, в бригадном доме Папанто… Там так хорошо! Кругом, куда ни посмотри — заснеженная земля, холмы… Знаешь, там кое-где уже началось таяние снегов, родились первые телята. Встаешь утром, прислушаешься — капель звенит!
Ник Омиак вежливо послушал, а потом сказал:
— А моря все равно нет!
Френсис вздохнула: да, порой она чувствовала какое-то стеснение там, в бригадном тундровом доме. Может, и вправду это от того, что она островная жительница и привыкла всегда видеть и чувствовать вокруг безбрежный морской простор.
Переговорив с Хью Дугласом и убедив его в том, что возвращение эскимосов на Малый Диомид явление временное, Френсис собралась в Иналик.
— И вам бы тоже не мешало туда приехать, — сказала она отцу. — Тебе и Джеймсу Мылроку.
— Нет, об этом и речи не может быть! — резко ответил отец.
— Почему?
— Да потому, что неохота слушать: «Ага! И вы не выдержали! Вернулись в родной Иналик? То-то же! Нет, я не поеду в Иналик! В другое время. Но только не сейчас.
В Иналике Френсис почувствовала себя вернувшейся по-настоящему домой. Точно так же было три года назад, когда она сошла со старенького вертолета, совершившего посадку на льду между островами. Возвращение после долгой школьной зимы в Номе воистину было счастьем, которое усиливалось сознанием того, что больше не придется надолго уезжать из родного Иналика.
Служебный вертостат сделал посадку там же на льду. От домов побежали люди встретить гостью.
Первыми подошли Джон Ляпан и Адам Майна. Среди встречающих Френсис с удивлением заметила Перси. Он стоял поодаль, держа под мышкой голубую рисовальную папку, с которой он, похоже, не расставался.
Джон Аяпан понес сумку Френсис и сообщил последние иналикские новости:
— Приезжал представитель Администрации… Уехал, так ничего и не добившись. Вот Перси Мылрок обещает помочь. Говорит, что у него есть знакомый адвокат, который возьмется за наше дело. Может, нам еще и доведется выиграть, а?
Включив в доме отопление и свет, Джон Аяпан сказал:
— Это хорошо, что ты с нами. Все настоящие иналикцы возвращаются домой. Знаешь, у меня такое ощущение, что я два года пил и только протрезвел. А когда я трезвею, я так жадно начинаю жить, будто наверстываю потерянное в дурмане.
Вечером пришел Адам Майна. Он спросил, не нужна ли какая помощь, и, уходя, как бы между прочим заметил:
— Это хорошо, что ты приехала рожать в родное селение. Все настоящие эскимосские женщины так делают. Я всегда знал, что ты — настоящий человек.
