– Ну, что случилось на сей раз? – спросил у нее Кеола.
Она ответила, что ничего.
Но в ту же ночь она разбудила его. Лампа давала очень слабый свет, но он все-таки рассмотрел, что на лице у нее написаны горе и печаль.
– Кеола, – сказала она, – подставь свое ухо к моим губам, чтобы я могла говорить шепотом: никто не должен нас слышать. За два дня до того, как лодки начнут готовиться к отплытию, ступай на океанский берег острова и спрячься в лесу. Мы выберем укромное местечко заранее, ты и я. Мы спрячем там немного еды, каждый вечер я стану приходить туда и петь. А вот тогда, когда ты меня не услышишь, знай, что мы уплыли с острова, и что ты можешь без опаски вернуться в хижину.
Сердце у Кеолы оборвалось, а душа ушла в пятки.
– Но почему? – вскричал он. – Я же не могу жить среди демонов. Я не останусь один на этом острове. Мне очень хочется покинуть его.
– Живым тебе его не покинуть, бедный мой Кеола, – отвечала девушка, – поэтому я должна открыть тебе правду: мои соплеменники – людоеды, но они держат это в большой тайне. Они убьют тебя перед тем, как мы уплывем отсюда, вот по какой причине: на наш остров заходят корабли, а с ним приходит Донат-Кимаран[10], который говорит по-французски, а в доме с верандой живет белый торговец, а еще у нас есть учитель-туземец из миссионерской школы. Знаешь, у нас там очень красиво! У торговца много бочек, полных муки, а однажды в лагуну зашел французский военный корабль и раздал всем вино и галеты. Бедный мой Кеола, я бы очень хотела взять тебя с собой, потому что моя любовь к тебе велика, а мой остров – лучшее место на всем белом свете, не считая Папеэте[11].
Вот так Кеола и стал самым напуганным мужчиной на четырех океанах. Он слыхал легенды о людоедах, обитающих на южных островах, и они приводили его в ужас, теперь же оживший страх постучался в его дверь. Кроме того, от путешественников он знал об их повадках, известно было ему и о том, что, собираясь съесть кого-нибудь, они холили его и лелеяли, словно мать – любимое дитя. Он понял, что и ему уготована такая же участь: вот почему они приютили его и дали еду, питье и жену, освободив от любой работы, вот почему старейшины и вожди обращались с ним, словно с важной персоной. Он рухнул на кровать и принялся жаловаться на судьбу, чувствуя, как кровь стынет у него в жилах.
На следующий день люди племени вели себя очень вежливо, как было у них в обычае. Они отличались завидным красноречием и сочиняли прекрасные стихи и шутили за едой, так что миссионер мог бы умереть со смеху. Но Кеоле не было дела до их хороших манер: он видел лишь ослепительно белые зубы, сверкавшие во рту, и желчь подкатывала у него к горлу от подобного зрелища. Когда же все покончили с едой, он ушел и затаился в чаще, словно мертвец.
На следующий день история повторилась, а потом его жена последовала за ним.
– Кеола, – заявила она, – если ты не будешь есть вместе со всеми, то, говорю тебе откровенно, тебя убьют и приготовят завтра. Кое-кто из старейшин уже поговаривает об этом. Они верят, что ты заболел, и скоро начнешь худеть.
При этих ее словах Кеола сильно разозлился и вскочил на ноги.
– Какая мне разница? – вскричал он. – Я оказался между демонами и бескрайним морем. Раз уж меня все равно ждет смерть, то пусть я умру поскорее, если мне уготовано быть съеденным, то пусть меня лучше сожрут злые духи, а не люди. Прощай, – сказал он и, оставив ее стоять как вкопанной, зашагал на океанский берег острова.
Под лучами палящего солнца берег был пустынен: вокруг не было видно ни души, но песок был испещрен цепочками следов, и, куда бы он ни направился, повсюду разговаривали и перешептывались голоса, а под ногами вспыхивали и гасли маленькие костры. Здесь звучали языки со всех концов света: французский, голландский, русский, тамильский, китайский. Если в какой-либо стране водились колдуны и чародеи, то в эту минуту кто-нибудь из них обязательно нашептывал что-то на ухо Кеоле. Берег был забит ими до отказа, словно на деревенской ярмарке, но вокруг по-прежнему не было видно ни души. Шагая по песку, он замечал, как перед ним исчезают раковины, но не видел того, кто подбирал их. Должно быть, сам дьявол устрашился бы, окажись он в такой компании, но Кеола уже ничего не боялся и жаждал лишь одного – смерти. Когда впереди вспыхнули огни, он устремился к ним, словно разъяренный буйвол. Вокруг с новой силой зазвучали бестелесные голоса, невидимые руки принялись засыпать пламя песком, и оно исчезло прежде, чем он успел добежать до него.
«Совершенно очевидно, что Каламаке здесь нет, – подумал он, – иначе я бы уже давным-давно погиб».
И тогда он опустился на землю на самой опушке леса, потому что очень устал, и подпер подбородок скрещенными руками. Но перед его глазами продолжалась прежняя чертовщина: берег гудел голосами, огни вспыхивали и гасли, а раковины исчезали и вновь появлялись, не успевал он отвести от них взгляд.
«Очевидно, в прошлый раз я попал сюда в неурочный час, – подумал он, – ведь ничего подобного я здесь не замечал».
Голова у него пошла кру́гом при мысли о тех миллионах и миллионах долларов, и тех сотнях и сотнях людей, собирающих их на берегу и летающих по небу быстрее и выше орлов.
– Подумать только, я поверил их россказням о каких-то монетных дворах, – произнес он вслух, – и о том, что деньги делаются именно там, когда совершенно ясно, что все новенькие монеты на свете собирают на этих песках! В следующий раз я буду умнее! – пообещал он себе.
И, наконец, когда он уже потерял счет времени, Кеолу все-таки сморил сон, и он позабыл об острове и обо всех своих бедах.
На рассвете следующего дня, еще до того, как взошло солнце, Кеолу разбудил шум. Он вскинулся в страхе, решив, что племя застигло его врасплох, но, придя в себя, понял: ничего подобного не случилось. Вот только создавалось впечатление, что на берегу перед ним бестелесные голоса кричали друг на друга, уходя куда-то вдаль.
«Интересно, что все это значит?» – подумал Кеола. Ему было понятно, что происходит нечто необычайное: огни не загорались, и раковины не исчезали, но бестелесные голоса, перекликаясь, дружно удалялись куда-то вверх по берегу, и шум постепенно затихал вдали, за ними следовали другие, и, судя по всему, колдуны были чрезвычайно рассержены.
«Они разозлились не на меня, – подумал Кеола, – раз уж они проходят мимо, не останавливаясь».
И, как бывает, когда мимо пробегает свора собак, или табун лошадей, или горожане стремятся поглазеть на пожар, то все бросают свои дела и отправляются следом – так случилось и с Кеолой. Не отдавая себе отчета, что он делает и зачем, но – вот чудо! – он помчался вслед за голосами.
