– И? – поторопил я.
– Я нырнула в Капеллу вязальщиков и затаилась.
– Сколько ты там просидела?
– Не знаю. Четверть часа, наверное. Потом вернулся кто-то из пожарных и забрал алтарные книги. Я подождала, пока он скроется, затем отправилась тебя искать.
– Через южные двери?
– Да. – Верити посмотрела на сеть. Та уже меркла и съеживалась.
– Когда ты выходила, у портала кто-нибудь стоял?
– Да. Если мы опять застрянем…
– Из пожарной охраны кто-нибудь приближался к пеньку?
– Нет. Они заходили только в алтарь и в ризницы, потом один заскочил в Кузнечную капеллу, вынес крест и подсвечники.
– И больше ничего?
– Больше ничего.
– Точно?
– Точно. Ему пришлось выбираться с ними в обход, через тыльную часть нефа и по южному боковому, из-за дыма. Как раз мимо меня пробежал.
– А в Капеллу мануфактурщиков они не заглядывали?
– Нет.
– А ты?
– Я же сказала. Я очутилась в алтаре, потом пряталась в Капелле торговцев, потом в хоре. Это все.
– А северные двери из твоего укрытия просматривались?
Она кивнула.
– И через них никто не выходил?
– Они были заперты. Я слышала, как один дежурный просил другого отпереть северный портал, чтобы пожарные протащили внутрь шланги, и тот ответил, что отпирать придется снаружи, потому что Кузнечная капелла уже горит.
– А западный вход? Там, где лестница в башню?
– Нет. Пожарная охрана вбегала только через ризницу.
– Больше никого в соборе не было? Кроме дежурных? И пожарных?
– В соборе? Нед, он горел вообще-то!
– В чем были дежурные?
– В чем? – Верити озадачилась. – Не знаю… В форме. Комбинезоны. Да… у причетника была каска.
– А в белом никого не было?
– В белом? Откуда там белое? Нед, к чему…
– И западную дверь – которая в башню – тебе тоже было видно?
Верити кивнула.
– И через нее никто не выходил, пока ты пряталась в соборе? И в Капеллу мануфактурщиков не проникал?
– Нет. Ну объясни уже, к чему это все?
Значит, северный портал заперт, южный не выпускала из виду Верити, а на улице толпились зеваки с двумя глазеющими по сторонам подпирателями фонаря.
Пожарная охрана вбегала через ризницу, которую вскоре после того, как настоятель Говард выскочил с алтарными книгами, отрезало огнем. И у наружных дверей ризницы тоже кто-то все время толкался. А еще тот толстяк дежурный гражданской ПВО, который расчищал подступы. И дракониха из цветочного комитета, застывшая в карауле у западного портала. Нет, деваться из собора было некуда.
Некуда было деваться из собора. Как из лаборатории в 2018-м. И спрятаться негде. Только в сети.
Я схватил Верити за руки. Я прятался в сети, за бархатным театральным занавесом, и Лиззи Биттнер говорила: «Я сделаю для него все». Оксфорд 2018 года. Где Ти-Джей обнаружил очаг увеличения сдвигов.
«Потому что у нас нет таких ценностей, как в Кентербери и Винчестере», – сокрушалась Лиззи Биттнер. Лиззи Биттнер, вышедшая замуж за потомка Ботонеров, строивших собор в 1395 году. Лиззи Биттнер, совравшая насчет незапертой лаборатории. Открывшая дверь своим ключом.
«Нам кажется, это первое преступление, а выясняется, что оно уже второе, – говорила дама в мехах. – Первое произошло много лет назад». Или вперед. Все-таки в нашем распоряжении машина времени. А в одной из моделей Ватерлоо континууму пришлось углубиться аж в 1812-й, чтобы устранить диссонанс.
Вот она эта мелкая, никуда не укладывающаяся деталь – рост сдвигов. Которого не возникло на той роковой переброске Верити. А ведь он мог бы помешать ей спасти кошку и предотвратил бы диссонанс. Пять минут в любую сторону – и ничего не придется расхлебывать, однако сдвиг составляет девять минут. И эти девять минут приводят Верити прямиком на место преступления.
«В каждом из смоделированных диссонансов наблюдался рост сдвигов», – утверждал Ти-Джей. Во всех до единого. Даже в тех, с которыми континуум не справился. Во всех без исключения. Кроме нашего.
А у нас в наличии только 2018 год, где сдвиги, по мнению Ти-Джея, выходят неоправданно большими для сильной удаленности от эпицентра. И Ковентри. Где вроде бы дело в очаге напряжения.
– Нед! – встревожилась Верити. – Что с тобой?
– Тс-с-с, – прошептал я, сжав ее руки, словно зеленые прутья мертоновской калитки. Почти распутал. Если не испорчу все резким движением и не отвлекусь, то наконец увижу всю картину целиком.
Область сдвигов чересчур далеко от эпицентра, а расхождения обычно наблюдаются лишь в непосредственной близости от диссонанса. А дама в мехах сказала: «Я рада, что она за него вышла». Она говорила о какой-то знакомой, сбежавшей с фермером. «Иначе так бы и чахла в Оксфорде на церковных собраниях и благотворительных ярмарках…»
– Нед? – позвала Верити.
– Тс-с-с.
«Она твердит, что епископский пенек украли», – сообщил Каррадерс, имея в виду «эту старую грымзу» мисс Шарп, руководительницу цветочного комитета.
И дежурный пэвэошник велел: «Пойдемте, мисс Шарп!» – седовласой женщине, охраняющей западный портал. И эта седовласая женщина, которая кого-то мне напоминала, ответила: «Никуда я не пойду. Я заместитель председателя гильдии алтарниц собора и руководитель цветочного комитета».
Он называл ее мисс Шарп. Мисс Шарп, которая в расстроенных чувствах кинулась сеять подозрения, будто о налете знали наперед. И даже написала письмо в редакцию. Отправила письмо в газету, утверждая, будто кто-то загодя пронюхал о готовящейся бомбардировке. В Ковентри, где о налете и вправду было известно заранее. В городе, который в отличие от Мачингс-Энда был для истории не тихой заводью, а очагом напряжения. Из-за «Ультры». Узнай фашисты, что у нас имеется копия «Энигмы» и мы расшифровываем их секретные сообщения, изменился бы ход войны. И ход истории.
И наконец, единственный случай, когда что-то удалось вынести через сеть из прошлого, произошел как раз в рамках самокоррекции…
Я, кажется, стиснул руки Верити до боли, однако отпустить не смел.
– Та молодая женщина в соборе, – произнес я. – Как ее звали?
– В соборе? – Верити недоуменно заморгала. – Нед, в соборе никого не было. Он горел.
– Не там, не в сороковом. Во время нашей поездки с Тосси. Та женщина, которая приходила к помощнику викария. Как ее звали?
– Не помню… Что-то цветочное. Георгина или…
– Гортензия. Не имя, фамилия.
– Не по… Начиналось на «Ш». Шервуд? Нет, Шарп.
Мир перевернулся с головы на ноги, и вот я уже не у баллиольской калитки, а на мертоновском стадионе, и там, на лугу у Крайст-Черча, возвышается средоточие всего – Ковентрийский собор.
– Нед, – потормошила меня Верити. – Что такое?
