скамеек в ближайшем углу убежища. Позади него послышался зловещий лязг тяжелой, освинцованной двери.
Марсианский ученый достал из кармана потрепанный блокнот и начал неторопливо заполнять его каракулями. Он не обращал ни малейшего внимания на взволнованные перешептывания, встретившие его появление, на обрывки возбужденных разговоров, повисшие в воздухе.
И тут, потирая пушистый лоб обратным концом карандаша, он наткнулся на внимательный взгляд человека, сидящего рядом. Уллен рассеянно улыбнулся и вернулся к записям.
— Вы ведь марсианин, верно? — заговорил сосед торопливым, свистящим голосом. — Не скажу, что особо люблю чужаков, но против марсиан ничего такого не имею. Что же касается венериан, так теперь я бы им...
Уллен мягко перебил его:
— Тумаю, ненависть никогда не доведет то топра. Эта война — серьесная неприятность... очень серьесная. Она мешает моей работе, и вам, землянам, следует ее прекратить. Или я не прав?
— Можем поклясться своей шкурой, что мы ее прекратим, — последовал выразительный ответ. — Вот трахнем по их планете, чтобы ее наружу вывернуло... и всех поганых венерят вместе с ней.
— Вы отпираетесь атаковать их горста, как и они ваши?-марсианин совсем по-совиному задумчиво похлопал глазами. — Вы тумаете, што так бутет лутше?
— Да, черт побери, именно так...
— Но послушайте, — Уллен постучал костистыми пальцами по ладони, — не проше ли пыло снаптить все корапли тесориентирующим орушием?.. Или вам так не кашется? Наверное, потому, што у них, у венериан, есть экраны?
— О каком это оружии вы говорите?
Уллен детально обдумал вопрос.
— Полакай, што тля неко у вас сустшествует свое нас-вание». но я никокта нитшего не понимал в оружии. На Марсе мы насыпаем еко „скелийнкбег”, што в переводе на английский осношьяет „тесориентирующее орушие”. Теперь вы меня понимаете?
Он не получил ответа, если не считать недовольного угрюмого бормотания. Землянин отодвинулся от своего соседа и нервно уставился на противоположную стену. Уллен понял свою неудачу и устало повел плечом.
— Это не ис-са токо, што я утеляю всему происхотящему слишком мало внимания. Просто ис-са войны всекта слишком мноко хлопот. Стоило пы ее прекратить, — он вздохнул. — Но я отвлекся!
Его карандаш вновь пустился в'путь по лежащему на коленях блокноту, но тут же Уллен снова поднял глаза.
— Простите, вы не напомните мне вдевание страны, в которой скончался Гитлер? Эти ваши семные насвания порой так слошны. Кашется, она насывается на „М”.
Его сосед, не скрывая изумления, вскочил и отошел подальше. Уллен неодобрительно и недоуменно проследил за ним глазами.
И тут прозвучал сигнал отбоя.
— Ах, та! — пробормотал Уллен. — Матакаскар! Веть отшень простое насвание.
Теперь мундир на Джонни Брюстере уже не выглядел с иголочки. Как и должно быть у бывалого солдата, по плечам и вдоль воротника залегли мертвые складки, а локти и колени лоснились.
Уллен пробежался пальцами вдоль кутковатого шрама, шедшего вдоль всего правого предплечья Джонни.
— Тшонни, теперь не польно?
— Пустяки! Царапина! Я добрался до того венеряка, который это сделал. От него осталась лишь царапина на лунной поверхности.
— Ты толко пыл в госпитале, Тшонни?
— Неделю!
Он закурил и присел на край стола, смахнув часть бумаг марсианина.
— Остаток отпуска мне следовало бы провести с семьей, но, как видишь, я выкроил время навестить тебя.
Он подался вперед и нежно провед рукой по жесткой щеке марсианина.
— Ты так и не скажешь, что рад меня видеть?
Уллен протер очки и внимательно поглядел на землянина.
— Но, Тшонни, неушели ты настолько сомневаешься, што я рат тепя витеть, што не поверишь до тех пор, пока я не выскашу это словами? — Он помолчал. — Нато будет стелать об этом пометку. Вам, простотушным семлянам, всекта необходимо вслух ислакать трук перет труком такие отшевитные вещи, а инатше вы ни во што не верите. У нас, на Марсе...
Говоря это, он методично протирал стекла. Наконец он вновь водрузил очки на место.
— Тшонни, расве у семлян нет „тесориентирующего орушия”? Я поснакомился во время налета с отним тше-ловеком в убежище, и он не мок понять, о тшем я коворю.
Джонни нахмурился.
— Я тоже не понимаю, о чем ты. Почему ты спрашиваешь об этом?
— Потому што мне кажется странным, што вы с таким трутом поретесь с этим венерианским наротом, токта как у них, похоже, вовсе нет экранов, штобы вам противотей-ствовать. Тшонни, я хотшу, штопы война поскорее контши-лась. Она мне постоянно мешает, все время прихотится прерывать рапоту и итти в упешише.
— Погоди-ка, Уллен. Не торопись. Что это за оружие? Дезинтегратор? Что ты об этом знаешь?
— Я? О таких телах я воопше нитшеко не снаю. Я полагал, што ты снаешь, потому и спросил. У нас на Марсе в наших исторических хрониках коворится, што такое орушие применялось в наших древних войнах. Мы теперь в орушии совсем не распираемся. Моку только скасать, што оно пыло простым, потому што противная сторона всегда што-нипуть применяла тля сащиты, и токта все опять становилось так ше, как пыло... Тшонни, тепе не покажется сатрутнительным спуститься со стола и отыскать „Натжало космитжеских путешествий” Хиккинпоттема?
Джонни сжал кулаки и бессильно потряс ими.
— Уллен, чертов марсианский педант... неужели ты не понимаешь, насколько это важно? Ведь Земля воюет! Воюет! Воюет! Воюет!
— Все верно, вот и прекратите воевать, — в голосе Уллена звучало раздражение. — На Семле нет ни мира, ни покоя. Я натеялся как слетует порапотать в пиплиотеке... Тшонни, поосторошнее. Ну пошалушта, ну што ты телаешь? Ты меня просто опишаешь.
— Извини, Уллен. А как ты со мной обошелся? Но мы
