ИСТОРИЯ [40]
Худощавая рука Уллена легко и бережно водила стилом по бумаге; близко посаженные глаза помаргивали за толстыми линзами. Световой сигнал загорался дважды, прежде чем он ответил:
— Это ты, Тшонни? Входи, пожалуйста.
Уплен добродушно улыбнулся, его сухощавое марсианское лицо оживилось.
— Садись, Тшонни... но сперва приспусти занавески. Сферкание фашего огромного семного солнца растрашает. Ах, совсем-совсем хорошо, а теперь сатись и посити тихотихо немношко, потому што я санят.
Джон Брюстер сдвинул в сторону кипу кое-как уложенных бумаг и уселся. Сдув пыль с корешка открытой книги на соседнем стуле, он укоризненно поглядел на марсианского историка.
— А вы все роетесь в своих дряхлых заплесневелых фолиантах? И вам не надоело?
— Пожалуйста, Тшонни, — Уллен не поднимал глаз, -не закрой мне нужную страницу. Это книга „Эра Гитлера” Уильяма Стюарта и ее отшень трудно читать. Он испольсует слишком много слов, которых не разъясняет. — Когда он перевел взгляд на Джонни, на лице его читалось недоуменное раздражение. — Никогда не объясняет термины, которыми польсуется. Это ше совершенно ненаучно. Мы на Марсе прежде чем приступить к работе, саявляем: „Вот список всех терминов, которые испольсуются в таль-нейшем”. Инатше как бы люди смогли расумно исъясняться? Ну и ну! Эти сумасшетшие семляне! ч
— Это все пустяки, Уллен... забудь. Почему бы тебе не взглянуть на меня? Или ты ничего не заметил?
Марсианин вздохнул, снял очки, задумчиво протер стекла, осторожно водрузил их на место. Потом окинул Джонни изучающим взглядом.
— Я тумаю, ты нател новый костюм. Или не так?
— Новый костюм? И это все, что ты можешь сказать, Уллен? Это же мундир. Я — член Внутренней Обороны.
Он вскочил на ноги — воплощение юношеского задора.
— Што такое „Внутренняя Оборона?” — скучно поинтересовался Уллен.
Джонни захлопал глазами и беспомощно опустился на место.
— Знаешь, я и в самом деле могу подумать, что ты даже не слышал о войне, которая на прошлой неделе началась между Землей и Венерой. Готов поспорить!
— Я был санят, — марсианин нахмурился и поджал тонкие, бескровные губы. — На Марсе не бывает войн... теперь не бывает. Когда-то мы применяли силу, но это было тавным-тавно. Когда-то мы были расой ученых, но тоше тавным-тавно. А теперь нас осталось мало и силой мы не польсуемся. Этот путь совершенно бесперспективен, -казалось, он заставил себя встряхнуться и заговорить оживленнее. — Скаши мне, Тшонни, не знаешь ли ты, где я могу найти определение того, што насывается „национальная гортость”. Оно меня останавливает. Я не могу тви-гаться тальше, пока не пойму его сначение.
Джонни выпрямился в полный рост, блистая чистой зеленью мундира Земных Сил, и улыбнулся, ласково и прощающе.
— Ты неисправим, Уллен, старый ты простофиля. Не хочешь ли пожелать мне удачи? Завтра я отправляюсь в космос.
— Ах, а это опасно?
Джонни даже взвизгнул от смеха.
— Опасно? А ты как думаешь?
— Токта... токта это клупо — искать опасности. Затшем это тепе нато?
— Тебе этого не понять, Уллен. Ты только пожелай мне удачи, скажи, чтобы я быстрее возвращался с победой.
— Все-не-пре-мен-но! Я никому не шелаю смерти, — он скользнул узкой рукой в протянутую ему лапищу. — Будь осторошен, Тшонни... И покоти, пока ты не пошел.потай мне работу Стюарта. Тут на вашей Семле все тепается таким тяжелым. Тяшелым-тяшелым... И даже к терминам не привотится опретелений.
Он вздохнул и вновь погрузился в манускрипты, еще до того как Джонни неслышно выскользнул из комнаты.
— Какой варварский нарот, — сонно пробормотал себе под нос марсианин. — Воевать! Они тумают, што упивая...-слова сменились неразборчивым ворчанием, в то время как глаза продолжали следить за пальцем, ползущим по странице.
„... Союз англо-саксонских государств в любую минуту мог распасться на ряд отдельных стран, хотя уже к весне 1941 года стало очевидно, что гибель...”
— Эти сумасшетшие семляне!
Опираясь на костыли, Уллен остановился на лестнице Университетской библиотеки, сухонькой ручкой защитив слезящиеся глаза от неистового земного солнца.
Небо было голубым, безоблачным... безмятежным. Но где-то там, вверху, за пределами воздушного океана, сражаясь, маневрировали стальные корабли, полыхая неистовым огнем. А вниз, на города, падали крохотные Капли Смерти — высокорадиоактивные бомбы, бесшумно и неумолимо выгрызающие в месте падения пятнадцатифутовый кратер.
Население городов теснилось в убежищах, скрывалось в расположенных глубоко под землей освинцованных помещениях. А здесь, наверху, молчаливые, озабоченные люди текли мимо Уллена. Патрульные в форме вносили некоторое подобие порядка в это гигантское бегство, направляя отставших и подгоняя медлительных.
Воздух был полон отрывистых приказов.
— Спустись-ка в убежище, папаша. И поторопись. Видишь ли, здесь запрещено торчать без дела.
Уллен повернулся к патрульному, неторопливо собрал разбежавшиеся мысли, оценивая ситуацию.
— Прошу прошппения семляним... но я неспособен ошень пыстро перемещаться по вашему миру, — он посту* чал костылем по мраморным плитам. — В нем все предметы слишком тяшелы. Если я окашусь в толпе, то меня затопчут.
Он доброжелательно улыбнулся с высоты своего нема* лого роста. Патрульный потер щетинистый подбородок.
— Порядок, папаша, я тебя понял. Вам, марсианам, у нас нелегко... Убери-ка с дороги свои палочки.
Напрягшись, он подхватил марсианина на руки.
— Обхвати-ка меня покрепче ногами, нам надо поторопиться.
Мощная фигура патрульного протискивалась сквозь толпу. Уллен зажмурился, — быстрое движение при этом противоестественном тяготении отзывалось спазмами в желудке. Он снова открыл глаза только в слабо освещенном закоулке подвала с низкими потолками.
Патрульный осторожно ссадил его, подсунув под мышки костыли.
— Порядок, папаша. Побереги себя.
Уллен пригляделся к окружающим и заковылял к одной из невысоких
