– Это ты не понимаешь, – убежденно сказал Август. – А я уверен.
Мы не шевелились. И смотрели в глаза отражениям друг друга. Я холодела, помня, где и у кого видела уже это строгое выражение лица, эти широко раскрытые глаза, эту отчаянную решимость…
И я отчетливо поняла, что именно Август сейчас скажет.
– Август, даже слушать не хочу! – прошипела я.
– Что?
Он вздрогнул.
– Я даже слушать не хочу, чтоб идти за тебя замуж, пока ты не сменишь прическу! Твоя фобия испарилась, зато мои вкусы остались! И меня бесит твоя прилизанная голова!
Он удивился. Наваждение сошло так же мгновенно, как и наползло. Я уже не понимала, с чего мне померещилось, будто сейчас произойдет объяснение с соответствующими планами на будущее. Август был совершенно обычным, совершенно нормальным и адекватным. Он осторожно убрал руки от меня, но не отодвинулся.
– Я сказала это исключительно на всякий случай, – твердо, надеясь, что Август купится на мою уверенность и не распознает, что я оправдываюсь, произнесла я. – Потому что у тебя бывают разные капризы. А ты считаешь, что если каприз не противоречит закону, то он вполне невинный и допустимый. Я не знаю, какой каприз может тебя посетить через пять минут. Может, тебя на почве умиления пробьет на куда большие глупости, чем погладить мой живот. Поэтому на всякий случай – предупреждаю. Пока у тебя вот эта дурацкая, болванная прическа – я даже слушать не буду.
Август отошел на шаг назад и смотрел на меня как на дуру.
– Делла, – проговорил он, – мне нравится моя прическа, и жениться я в обозримом будущем не собираюсь. Да, у меня бывают капризы. Да, у тебя деликатные обстоятельства, и ты многое воспринимаешь иначе. Спишем это на недоразумение и шутку, которую я не понял. Но, тоже на всякий случай, потому что я не знаю, как ты поймешь и истолкуешь мои невинные капризы… Пока ты работаешь на меня, интимные отношения между нами невозможны. Вне зависимости от моей прически.
Срезал. Уел. Теперь уже смущалась и покашливала в кулак я.
– Извини, – сказала я покаянно. – Накатило что-то.
– Понимаю. На меня на Саттанге накатило еще сильнее.
– А с тобой что было?
– Неважно. Быстро прошло. Я потом удивлялся – что это со мной? Ты готова?
– Да.
Мы сели в машину и покатили в сторону аэропорта.
– Ты права, – внезапно сказал Август. – Я действительно подозреваю, что появился на свет именно таким образом.
* * *
Маккинби не знал, какое место в его жизни занимает Арканзас. Да никакого, если разобраться. Здесь была родина Деллы. Дом, в котором она росла, ее семья. И только. Делла попросила его заехать сюда на три дня, по пути на Таниру, – Маккинби согласился.
Он не жалел о потерянном времени. Наверное, все еще привыкал к себе, новому. Его фобия так и не вернулась. А просто Маккинби все понял. В детстве все дети строят себе берложки из постели, прячутся и оттуда наблюдают за миром. И мальчик Джулиан просто прятался в животе. Там была его берложка. Он был в тепле и безопасности и мог себе позволить играть с внешним миром. Он и играл. Маккинби умом понимал, что Делла права, нет там еще ни осознания, ни разума. Но не верил. Мальчик Джулиан совершенно точно чувствовал присутствие Маккинби, реагировал на него, пытался дружить. И Маккинби отвечал ему. И Делле. И себе.
Маккинби нравились новые отношения. Оказалось, мальчик Джулиан и был тем фактором, который все стабилизировал. Делле была к лицу ее беременность, и Маккинби чрезвычайно дорожил особенной доверительностью, которая возникла между ними. Доверительность, в которой их было уже трое. Он помнил еще, как было тяжело в первые минуты, как ему показалось, что мир рухнул и ничего не исправишь. А сейчас ловил себя на мысли, что считает мальчика Джулиана своим.
Он стоял на высоком чердаке двухэтажного дома. Слоники жили по-арканзасски, их особняк не выделялся среди принятой здесь архитектуры – длинные, но приземистые дома, надежные, добротные, в которых жило по нескольку поколений сразу. Делла пошла на чердак искать семейный архив, который, естественно, существовал в нескольких частях и был разбросан повсюду. Ей казалось, что в документах семьи должен отыскаться хотя бы намек – чем так важна машина Ивана Кузнецова. Маккинби не отговаривал ее, но для себя все решил: машину он поднимет. Просто так. Потому что красная «тэ-пять эво» машина его мечты. Но до этого было еще далеко. А пока Делла проверяла старые коробки, Маккинби просто стоял. Любовался пылинками, пляшущими в солнечном луче.
– Ой, – сказала Делла, открыв следующую коробку.
Эту прочную, коричневую коробку Маккинби заметил сразу. В ней не могло быть архива – в ней хранилась одна детская тайна Деллы.
Она сняла крышку и вынула метровую куклу. Очень дорогую. В длинном, до пят, розовом кружевном платье. С каштаново-рыжими волосами до колен. Кукла раскрыла глаза и улыбнулась Делле. Делла переменилась в лице, осторожно прижала к себе игрушку.
– Пойдем, – сказала она и направилась к лестнице.
Маккинби не возражал. Делла привела его в свою комнату. В свою детскую комнату, где на комоде сидели принц, принцесса и трое их пупсиков, а рядом стояла белая лошадка. Маккинби помнил эту историю.
Делла усадила куклу у зеркала. Тщательно подогнула ей ноги, свила волосы в жгут и перебросила вперед. Расправила платьице.
– Сейчас, – сказала она и вышла из комнаты.
Она вернулась с большим плюшевым щенком. Усадила его рядом с куклой.
– Вот так. У нее есть собака, которая будет охранять.
Делла улыбалась, только в глазах стыла боль.
– Наверное, я ношу не сына, а дочку. Раз мне захотелось играть в куклы, – пошутила она.
Ты не для куклы собаку принесла, подумал Маккинби. Это себя ты защищаешь, а не ее. Ту наивную девочку, не выносящую зла, какой ты была и осталась.
– Мне нужно съездить в город, – сказал Маккинби.
– Возьми машину, – посоветовала Делла. – С такси здесь беда.
Маккинби не хотел думать, зачем все это делает. Он просто поехал в город, в самый дорогой магазин игрушек. Долго ходил между витринами, пока не увидел то, что надо, – парня в милитари. Того же типа, что и кукла с чердака, только нового. Купил. Зашел в отдел украшений. А неплохой ассортимент для маленькой колонии. На Арканзасе проживало всего-то девять миллионов человек. Но жили хорошо, если верить тому, что среди кукольных украшений были даже серебряные и золотые. В принципе, это удобно – маленькие девочки могут сами носить эти цепочки, браслетики и колечки, а могут подарить любимой кукле. Маккинби выбрал колечко с искусственным бриллиантом и скромную, повседневную диадему. Вышел на улицу, сложил покупки в машину. Застыл. Напротив был ювелирный салон. Ладно, сказал он себе, когда-то нужно делать первый шаг. И пошел в салон.
