Дэвидж воспитал в пещерах сорок одного дракского ребенка. В первобытной пещерной обстановке эти дети постигали премудрость опоры на свои силы, важность коллективного труда, доверия, учились разбираться в характере ближнего, отвлекаясь от его облика, учились работать, приспосабливаться, импровизировать, переносить трудности. Сживаясь с ледяным ужасом планеты, они превращали ее в обитаемое жилище. Для воспитанников Дэвиджа имение Джерриба со всей его роскошью и излишествами — всего лишь промежуточный пункт; им одинаково комфортно и в замке, и в пещере. Им не зазорно браться за любую работу, они бесстрашно принимают любой вызов судьбы.
А главное, эти дети благодарны жизни за все ее дары, почитаемые другими за должное. Теперь я начинаю понимать, почему все ученики Дэвиджа становятся полноценными личностями, способными преуспеть на любом поприще, пусть даже в роли монахов-созерцателей, живущих на Земле в уединении и в лишениях...
А что же Язи Ро, умудряющийся найти темные пятна даже на пылающей звезде? Если я чего-то лишен, значит, приходится без этого обходиться, усугубляя окружающую меня мглу. Борясь за выживание на Амадине, я не испытывал ни благодарности, ни энтузиазма по поводу способов, применявшихся в этих целях. Я просто проклинал обстоятельства, из-за которых приходилось выживать, а не жить.
Я приглядываюсь к башмакам — изделию Гаэзни. Верх у них из все той же змеиной кожи, двухслойный, с утеплением из уже знакомых мне семян. Подошвы тоже сделаны из склеенных кусочков змеиных шкур; в качестве клея использовано вещество, добытое то ли на суше, то ли в море. От сажи у меня начинает щипать пальцы, в горле першит.
Оставив башмаки на лежанке Гаэзни, я бреду к выходу из пещеры, чтобы вслушаться в шум моря. Ночь более или менее спокойная, если не обращать внимания на вечно завывающий здесь ветер. В дверях я останавливаюсь, обхватив себя руками для тепла, и с улыбкой вспоминаю первые слова, с которыми ко мне обратился Дэвидж.
Дверь в пещеру закрыта, взгляд мой обращен в сторону моря, лицо обвевается ветром. Мысли уносят меня вдаль: я воображаю себя неотъемлемой частицей всеобщей гармонии, поколебленной досадной случайностью — войной. Я уже готов вернуться в пещеру за своим пальто, как вдруг замечаю над морем пятнышко света. Сначала я принимаю его за звезду, но пятно увеличивается на глазах. Придя в себя, я спасаюсь бегством. Что-то неведомое и грозное проносится у меня за спиной, после чего раздается оглушительный взрыв. Взрывная волна швыряет меня на камни.
Ничего не соображая, загораживая руками лицо, я вижу, как из пещеры вырывается огненный вихрь. Сначала он красно-оранжевый, потом становится сине-белым. Меня оглушает чудовищный грохот. Вокруг падают куски льда, обломки камней, комья мерзлой грязи. На скале происходит новый взрыв. Пламя, бьющее из пещеры, ослабевает, но раскаленная порода продолжает светиться...
Услышав позади новый непонятный звук, я в страхе оглядываюсь и вижу Дэвиджа и Киту: они спускаются ко мне по тропе. Дэвидж встает рядом со мной на одно колено и заглядывает мне в лицо. Разглядеть меня ему помогает зарево. У него самого исцарапана в кровь левая щека. Кита тоже замирает. Она, судя по всему, не пострадала, просто напугана. Поняв, что за мое состояние не стоит опасаться, Дэвидж тяжело опускается на камень.
— Кажется, кто-то додумался наконец, как использовать попавший в пещеру термекс.
Я гляжу на море, все еще не веря, что уцелел. Сколько еще времени мне суждено выживать вопреки обстоятельствам?
Вместо того чтобы напугать нас и вынудить опустить руки, ракетный залп ускоряет события. Санда поручает заниматься Тиманом Ките, а сам берется за поиск летательного аппарата, выпустившего по нам ракету. Остальные участники экспедиции той же ночью, опережая график, заторопились в космопорт Первой Колонии.
Мы еще только устраиваемся в подвесных люльках, а уже начинается чтение первого предания Талмана. Мои спутники, в таких же, как я, обтягивающих дымчато-голубых комбинезонах, прилежно занимают свои места. Я ненадолго задерживаю взгляд на Эстоне Фалне, потом проявляю интерес к показаниям приборов. Капитан Эли Мосс взирает на все недоверчиво и презрительно, что, на мой вкус, делает не очень-то достойным доверия его самого. Впрочем, Тай, действуя на правах агента Дэвиджа, уже выплатил Моссу аванс — половину обговоренной суммы, так что капитан вынужден выполнять свои обязанности. Не пойму, почему эта ситуация устраивает моих спутников: разве можно ожидать истинной преданности от наемника?
Выслушав мои сомнения, Дэвидж советует не тревожиться, а проверить, запрограммирована ли моя люлька на трансляцию Талмана. Корабельный стюард по кличке Жнец, вводя программу, отпускает шуточки насчет святош, спасения и иллюзорности всего сущего.
Люльки с пассажирами погружаются в охлаждающие ванны. Мне в ногу впивается игла, через которую в организм поступает жидкость, защищающая от холода, но мне все равно зябко. Бросив прощальный взгляд на Фалну, я закрываю глаза.
Программа уже запущена, но я отвлекаюсь на устройство люльки и охлаждение, поэтому не сразу ухватываю нить повествования. Приходится мысленно приказать программе начать все с начала.
«Мир был Синдие. И мир, как сказано, был создан Ааквой, Богом Дневного Света...»
Расслабленный, сосредоточенный, я жадно внимаю интеллектуальной, философской, политической, духовной саге своей расы.
Рада и Законы Ааквы.
Даулта, преподанный Ааквой урок жизни без законов, раздел Синдие.
Ухе, его новый Закон Войны и объединение народа синдие.
Шизумаат и открытие Вселенной и талмы.
Три книги Мистаана, изобретшего письменность и записывавшего жизнь и речения Шизумаата и Вехьи, а также свои собственные.
Иоа и основание первого Талман-коваха.
Кулубансу, разрушивший Талман-ковах, и Луррванна, прятавший Талман в памяти своих учеников.
Айдан, воин Вековой войны, превративший войну в науку и добившийся мира.
Тохалла и возрождение Талман-коваха.
Кохнерет, сделавший ради любви то же, что сделал для мира Айдан.
Малтак Ди, объединивший науки по разрешению проблем в талму — науку выведения правил, выступающих за пределы правил. Фалдаам, Зинеру и его истины, «Кода Сиавида» и Ро, овьетах, применивший талму к преступности и законности. Теперь я понимаю, что имел в виду Дэвидж, когда дал Заммису камень и спросил, не акула ли это.
«Инструментом действующего становится сам действующий. Убивший не более ответственен за убийство, нежели тот, кто отдал ему приказ, тот, кто снабдил убийцу орудием убийства и оплатил его. Если я брошу камень и он тебя убьет, то отвечать мне, хотя убил не сам я, а камень.
