— Понятно. Ну, видимо, случается и так… — Джао обводит зал Совета взглядом. — Что, и никто, кроме Суоко, не хочет сказать мне ни единого слова? Интересно, ребята, а как вы вообще представляете себе процесс принудительной отставки за отсутствием прецедентов? Вы рискнете предоставить мне свободу действий, когда выбросите на улицу? Или примете меры для обеспечения молчания? Пожизненное заключение в тюремной камере или на необитаемом острове? Ликвидация?
Тишина.
— Ладно. Отправляюсь под домашний арест. Но сначала…
Хранитель неторопливо встает и подходит вплотную к Ведущей.
— Посмотри на меня, Ната, — его голос мягок и обволакивает. — Посмотри на меня.
Он присаживается на корточки, так что их глаза оказываются на одном уровне. Ведущая яростно смотрит на него, но потом ее взгляд смягчается.
— Джао! — почти умоляюще произносит она. — Но ты же сам понимаешь…
— Нет, милая, — качает головой тот. — Дело не во мне. Дело в тебе. Ты все еще пытаешься лгать – и себе, и другим, но перерождение уже завершается. Не только твое – наше. Нам хочется власти, и мы идем к ней, забывая старые идеалы. Все в мире повторяется…
Он резко распрямляется и, не оглядываясь, выходит. Едва слышно чмокает дверная мембрана.
Суоко смотрит в пол. И никто не пытается встретиться с ней взглядом.
* * *
Водитель попался из тех, что редко задумываются о природе груза во вверенном транспортном средстве. На крутых изгибах монорельса пассажиры трамвая кубарем летели друг на друга.
— Как картошку везет, б..! — выругался кто-то неподалеку от Александра. — Ни хрена о людях не думает! Эй, водила, так тебя и перетак, думай, что делаешь! — завопил он во всю глотку, так что стоящие рядом отшатнулись в стороны. — Тормози, когда поворачиваешь!
— Молодой человек! — раздался откуда-то из гущи толпы укоризненный старческий голос. — Как можно так выражаться при людях…
— Молчи, бабка, — равнодушно отбрехнулся охальник. — Не маленькие твои люди, все слова, небось, сами знают.
Трамвай в очередной раз мотнуло на повороте, и Александра бросило вперед. Его соседа отнесло в сторону, и в лицо тут же ударил запах пива.
— Держись лучше, интиллихент, — беззлобно посоветовал ему тот же голос, что ругал водителя.
— Извините, — пробормотал Александр. — Я не хотел…
— Вот и я про то же, — охотно откликнулся голос, принадлежащий, как оказалось, здоровому детине с пористым розовым носом и мутным взглядом. — Везет, говорю, людей как картошку, — детина рыгнул. — Да и то сказать, не во всем водила виноват, верно я говорю?
Он вопросительно уставился на Александра. Толпа прижала их друг к другу, и оставалось только молча кивнуть.
— Вот и я про то же, — опять согласился детина. Видимо, пиво пробудило в нем страстное желание с кем-нибудь поговорить. — Понимаешь ты, если бы монтажники, мать их так и через колено, монорельс с умом прокладывали, то и не мотало бы тебя на поворотах, как бычьи яйца. Мне тут один умный человек рассказывал…
Детина многозначительно поднял вверх палец, неосторожно отпустив поручень. Как раз в этот момент трамвай опять дернуло, и парень всей своей немаленькой тушей повалился на соседей. Не обращая внимания на поднявшуюся ругань, он дотянулся до поручня, выпрямился и снова повернулся к Александру:
— Слушай, я тут выпил немного, ничо, да?
Александр обреченно кивнул, прикинув, что до его остановки тащиться еще несколько минут. Авось не помру, грустно подумал он. Ненавижу трамваи. Не-на-ви-жу. Вечно в них что-нибудь случается – то кошелек вместе с карманом вырежут, то ноги отдавят. Сейчас вот к алкоголику прижали, от одного дыхания окосеть можно. Ладно, он мирный, а то мог бы и морду бить полезть. Ничего, скоро приедем, так что совсем чуть-чуть потерпеть осталось…
— …проезводная, понимаешь, — тем временем развивал свою мысль детина. — Так и говорит: понимаешь, Костя – он меня Костей зовет, уважает, значить, понял, да? — понимаешь, Костя, ежели вторая проезводная гладкая, и третья тоже гладкая, то и никаких заносов на поворотах случаться не должно. А проезводная, говорит, такая хитрая штука из математики, что ее завсегда правильно посчитать можно, потому что рельс в вышине идет и препятствиев не имеет. А наши долбаки… — Детина по имени Костя опять рыгнул, и Александра обдало тошнотворным запахом. — А наши долбаки считать ленятся, вот через что простой народ и страдает. Вот ты за кого, например, проголосуешь, а?
Несколько ошарашенный неожиданной переменой темы, Александр промямлил что-то невразумительное.
— Вот и я про то же! — обрадовался детина Костя. — Я и говорю, что все они там долбаки, и все про простой народ не думают, во как!
Трамвай остановился у платформы, и в открывшуюся дверь устремилась новая толпа народа. Амбал Костя даже не покачнулся под ее напором, по ходу дела прикрыв и Александра. И то хлеб, промелькнуло у парня в голове, а продержаться осталось только один перегон, ну, водила, ну, дорогой, жми на газ, да посильнее!
— Вот тут нам на заводе втолковывали, за кого голосовать надо, блин, опять забыл фамилию! Ну, за того, котяру толстого, говорят, больше всех о нас печется. Сам директор на митинге выступал. Да только вот я ни на столечко, — он продемонстрировал Александру грязный ноготь мизинца, — не верю. Опять нам лапшу на уши вешают, блин. Вот покойный Председатель толк в людях понимал, а эти все… Жопы они жирные! Не, вру, есть там один такой, на тебя похож, только без очков, как же фамилиё-то его, ё-моё… — Детина глубоко задумался. — Киселев, что ли… Не, Кисляков… Во, вспомнил, Кислицын! — Он торжествующе ухмыльнулся. — Вот он вроде парень ничего, и молодой еще, и дело иногда говорит, как тогда, на площади.
Он доверительно наклонился к Александру, опять обдав его перегаром:
— Я туда сам ходил, сам все видел. Пришел к нам какой-то козел в костюме и грит, идите, мол, на площадь десять человек, а ваш начцеха ответственный, и ежели не пойдете, так мы вашего начальничка по первое число взгреем. А начцеха-то у нас, Петр Васеич, мужик ничо, понимающий, бывалоча, приползешь утречком на работу в дупель пьяный, а он тебе и грит, иди, мол, домой, проспись, но ежели завтра таким появишься – на себя пеняй. А я чо, я все понимаю, на следующий день на работе как стеклышко, и план наверстываю как миленький. Ну так вот, я и пошел, чтобы Петра Васеича не подводить…
Александр краем глаза глянул в окно. Пора пробираться к выходу.
— Вы выходите? — спросил он женщину в коричневом пальто, стоящую на пути к дверям. Та молча дернула плечом. Александр вздохнул и начал протискиваться между ней и шкафообразным Костей.
