Уэллс повернулся к высокому парню и вздохнул, его гнев ушел.
— Я здесь по той же причине, что и вы. — Его глаза метнулись к Кларк, которая был еще вне пределов слышимости. — Меня заключили за то, что я защищал кое-кого, о ком я забочусь.
Толпа замолчала. Уэллс повернулся спиной к ним и начал идти, не заботясь о том, что их глаза последовали за ним, когда он пробрался к Кларк.
На мгновение, ее вид поразил его мозг. Свет на поляне изменился, как только небо потемнело, заставляя вкрапления золота в ее глазах светиться. Она была еще более красивой на Земле, чем он когда либо видел ее.
Их глаза встретились, холодок прошелся по его спине. Меньше года назад, он был в состоянии сказать, о чем она сейчас думает, только взглянув на нее. Но сейчас ее выражение лица было непостижимо.
— Что ты здесь делаешь, Уэллс? — спросила она, ее голос был напряженным и усталым.
«У нее шок», — сказал себе Уэллс, заставляя себя поверить в плохо подходящее объяснение. - Я пришел за тобой, - тихо сказал он.
Ее лицо приняло выражение, пробившее все барьеры. Смесь горя, фрустрации и жалости, которая перенеслась из глаз Кларк прямо ему в грудь.
— Лучше бы ты не приходил. — Она вздохнула и протиснулась мимо него, шагая прочь, даже не взглянув.
Ее слова выбил воздух из него, и на мгновение, все, о чем мог думать Уэллс, было только то, чтобы вспомнить, как дышать. Затем он услышал хор шорохов от костра позади него, и повернулся, невольно став любопытным. Все указывали вверх на небо, которое превращалось в симфонию цвета.
Во-первых, оранжевые полосы превратились в синие, как гобой, который сливается с флейтой, превращая соло в дуэт. Эта гармония, построенная на нарастающих цветах в виде желтого, а затем розового присоединили свои голоса к хору. Небо потемнело, бросив массив цветов в еще более резкий контраст. Слово "закат" не могло содержать смысл красоты над ними, и в миллионный раз, после того как они приземлились, Уэллс понял, что слова, которые они учили, чтобы описать Землю бледнели по сравнению с реальными вещами.
Даже Кларк, которая не переставала двигаться, после аварии, застыла, делая шаг, ее голова поднялась вверх, чтобы лучше оценить чудо, которое происходило над головой. Уэллсу не нужно было видеть ее лицо, чтобы понять, что ее глаза расширены в страхе, рот слегка приоткрыт, она задыхалась, когда смотрела на то, о чем она только когда-либо мечтала. О чем они только когда-либо мечтали, поправил себя Уэллс. Он отвернулся, не в силах смотреть на небо больше, твердая боль в чем-то плотном и резком в груди. Это был первые закат, свидетелями которого были люди за последние три века, и он наблюдал его в покое.
Беллами прищурился, глядя на восход солнца. Он всегда считал, что эти античные поэты были полны дерьма, или, по крайней мере, у них были лучшие наркотики, которые он когда-либо пробовал. Но они были правы. Было сумасшествием смотреть на то, как небо меняется от черного к серому, а затем взрывается полосками цветов. Это не заставляет его хотеть спеть песню или что-то ещё, но, Беллами никогда не был артистом.
Он наклонился и натянул одеяло Октавии на плечи. Он заметил его, когда оно торчало из одного из контейнеров снабжения в предыдущую ночь, и практически выбил зуб какого-то парня в ходе последовавшей драки. Беллами выдохнул, наблюдая, как его дыхание задержалось гораздо дольше, чем на корабле, где система вентиляции практически всасывала воздух из легких, прежде чем у воздуха был шанс покинуть Ваш рот.
Он оглядел поляну. После того, как девушка по имени Кларк закончила обследовать Октавию и определила, что она всего лишь вывихнула лодыжку, Беллами перенес ее к деревьям, где они провели ночь. Они собирались держать дистанцию, пока он не понял, что многие из этих детей были настоящими преступниками и, что столько же просто оказались в неправильном месте в неправильное время.
Беллами сжал руку сестры. Это была его ошибка, что она отбывала наказание. Это была его вина, что она была здесь. Он должен был знать, что она планировала что-то; она говорила в течение нескольких недель о том, что некоторые из детей в ее блоке были голодными. Это был лишь вопрос времени, прежде чем она сделала бы что-то, чтобы накормить их... даже если это означало воровство. Его самоотверженная сестренка была приговорена к смерти за то, что у нее было слишком большое сердце.
Это была его работа, защитить ее. И в первый раз в своей жизни, он не смог.
Беллами кинул плечами назад и приподнял подбородок. Он был высоким для шестилетнего ребенка, но это не остановило людей от того, чтобы смотреть на то, как он пробирался сквозь толпу в распределительном центре. Это не было против правил, приходить детям самим по себе, но это случалось редко. Он пошел дальше по списку, который его мама заставила повторить три раза, прежде чем она позволила ему покинуть квартиру. Волкнистая еда — два кредита. Глюкозные пакеты — один кредит. Высушенные зерна — два кредита. Бугористые хлопья — один кредит. Булка из протеина — три кредита.
Он метнулся вокруг двух женщин, которые остановились ворчать перед некоторыми белыми вещами, которые были похожи на мозги. Беллами закатил глаза и продолжил двигаться. Кого волновало, что Феникс получил все хорошие вещи от солнечных полей? У любого, кто хотел съесть овощи, вероятно, были маленькие, мягкие белые мозги.
Беллами сложил руки, поймал пакет, который выскользнул, и засунул его под мышку. Он начал идти к бугристому сектору, когда увидел что-то яркое и блестящее. Беллами повернулся и увидел кучу красных, круглых фруктов внутри витрины. Как правило, его не волновали дорогие вещи, которые были заперты. Скрученные морковки, которые напомнили Беллами оранжевые пальцы ведьмы и уродливые грибы, которые выглядели больше как черная дыра, сосущая мозг зомби, чем еда. Но это было не то. Фрукт был радужно розовый, того же цвета, что его сосед Рилла создал, когда они играли в инопланетное вторжение в коридоре. Или играли до того, как отца Рилла увезли охранники, и Рилла отправили жить в детский сад.
Беллами встал на цыпочки, чтобы прочитать номер на панели данных. Одиннадцать кредитов. Это звучало, очень много, но он хотел сделать что-то хорошее для своей матери. Она не вылезала из кровати в течение трех дней. Беллами не мог себе представить, что можно настолько устать.
— Хочешь один, — спросил раздраженный голос. Он поднял голову и увидел женщину в зеленой форме, которая смотрела на него. — Закажи или отойди в сторону.
Щеки Беллами стали розовыми из-за тепла, и на мгновение, он захотел убежать. Но тогда всплеск негодования захлестнул его смущение. Он не собирался позволить кислому лицу какого-то работника распределения остановить его от получения лакомства для его мамы, которая заслуживает этого.
